— Они прожорливы, — сказала с мягким смехом Зулайя. — И я тоже. Идем, сядем, пока еще что-то осталось. Сальда добродушно хмыкнула, улыбаясь Дебре.
— Ну уж, скажешь. Мы за неделю послали вам самых упитанных телят в ожидании праздника. — Она слегка подтолкнула девочку к К'вину. — Одну вещь я скажу тебе точно, девушка: здесь, в Телгар-Вейре, ты будешь есть куда сытнее, чем дома. И готовить тебе не придется.
Дебра была так сбита с толку этими шутками, что К'вину пришлось взять ее за руку и помочь подняться на возвышение, на котором стоял стол.
— Думаю, тебе будет здесь очень хорошо, Дебра, — ласково сказал он. — И Морат'а станет тебе хорошей подругой.
Лицо девушки тут же осветилось радостью, а глаза наполнились слезами. Эта беззащитность вызвала у него такое сочувствие, что он даже споткнулся.
—О, она будет больше чем просто подругой, — сказала Дебра. Слова ее звучали скорее как молитва, чем констатация факта.
— Иди сюда, садись рядом, — сказала Зулайя, пододвигая стул и знаком приказывая К'вину сесть. Они устроились не в центре стола, как обычно. Быстрый обмен взглядами с Ташви и Сальдой заставил холдеров сдвинуть стулья, будто так и заведено.
— Послушай, какая прекрасная мелодия, — сказала она, наклонив голову.
Музыка — еще не маршевая, но достаточно жесткая — заставила всех в пещере прекратить разговоры.
— И слова тоже, — добавила Сальда, приоткрыв пошире от удивления глаза, — ей очень нравилось то, что она слышала. Когда ее муж собрался заговорить, она шикнула.
К'вин тоже слушал с удовольствием.
Шеледон, который настоял на том, чтобы впервые исполнить их произведение на Запечатлении в Телгаре, был чрезвычайно доволен тем, что разговоры затихли и все стали слушать новую песню. Настало время для самого главного. Как только закончилась кода песни, которую Джемми назвал «Любовь Дракона», Шеледон распорядился приготовиться к «Балладе о долге». Начать должна была его супруга Сидра, сопрано. Она пела партию мальчика — не совсем то, что надо, но подходящего мальчика пока не нашли. По знаку Шеледона Бетани сыграла на флейте вступление, и Сидра пропела первые строфы.
Да, им не хватало поставленных голосов, чтобы по-настоящему потрясти аудиторию, — в воображении Шеледон «слышал» многоголосый хор, — но великолепная акустика пещеры была очень кстати. Музыка захватывала. Голос Сидры звучал так юно и восторженно… Вступил красивый тенор Голладжи — партия всадника, затем присоединился баритон Шеледона, альт Бетани, и все музыканты Вейра подхватили мелодию.
Песня закончилась. Секунду царило полное молчание — самая высокая оценка для исполнителя, — и за-тем все зрители вскочили, радостно крича, хлопая, топая ногами. Даже драконы, захваченные общим восторгом, присоединились к восторженным приветствиям Сидра кланялась и кланялась, потом подняла остальных музыкантов. Даже Бетани встала. По щекам ее текли слезы.
Они повторили «Балладу» пять раз. Слушатели очень быстро запомнили слова и мелодию и присоединились к певцам. Когда Шеледон с жалким видом отказался петь в шестой раз, слушатели потребовали «Любовь Дракона», такую подходящую для нынешнего торжества.
По всем статьям дебют получился удачным, решил Шеледон, любуясь улыбкой на лице Сидры. Джемми превзошел самого себя, и Клиссер будет доволен. Возможно, в предложениях Клиссера о пересмотре всей системы образования что-то есть. Если на бесполезные знания дети будут тратить меньше времени, они скорее поймут, в чем истинный смысл жизни.
Глава 4. Телгар-Вейр и Колледж
Зулайя первая заметила все возраставшее беспокойство Дебры.
— Возвращайся к Морат'е, дорогая. Ты устала и тебе надо поспать.
— Спасибо… а…
— В Вейре у нас титулов нет, — сказала Зулайя. — Ступай. Я разрешаю тебе, если именно этого ты так вежливо ждешь.
Дебра пробормотала слова благодарности и встала, желая ускользнуть как можно незаметнее. Она чувствовала себя неуклюжей и замкнутой, хотя все, даже леди и лорд холда, были с ней так невероятно добры и просты. Она думала, что у нее потребуют объяснения ее поступка но вместо этого они просто поддержали ее. Но главное — казалось, что ее настоящая жизнь началась лишь с того мгновения, когда они с Морат'ой встретились взглядами.
Так и есть, думала она, торопливо шагая вдоль стены пещеры, опустив голову, чтобы не смотреть никому в глаза. Но, проходя мимо людей, она встречала только улыбки и добрые приветствия. И уж, конечно, никто не приставал к ней с низостями и похотью, как утверждал ее отец.
Конечно, рассказывал он ей много чего. Но многого и не рассказал. Например, того, что в холде полагалось официально объявить о том, что она Избрана в результате Поиска, а значит, должна знать, когда ей прибыть на Рождение. А вместо этого она случайно отыскала письмо в шкафу, где держали всякий хлам, который можно использовать вторично. Никто в Балан-холде, особенно ее отец и мачеха Джиса, не выбросил бы листок бумаги, у которого одна сторона осталась чистой, — а вдруг он еще пригодится! Как же она ненавидела эти слова! Пригодится! Это «вдруг пригодится» витало над всем Балан-холдом. А ведь в материальном отношении они вовсе не были бедны, не так, как другие холдеры. Но со дня смерти ее матери Балан-холд обнищал духом.
Она искала совсем другую вещь, когда наткнулась на листочек. Она не знала, когда было получено письмо, но очевидно, что листок лежит здесь уже некоторое время: бумага была засаленной, а складки затерты. Может, он тут уже несколько недель лежит!
Она даже согласилась выйти за Ганмара — чтобы только сбежать из отчего дома. Она знала, что ей придется много работать, даже тяжелее, чем дома, поскольку они будут закладывать новый холд. Придется вырубать его в скале над шахтой, но он будет принадлежать ей — и Ганмару, — и она сможет жить там так, как сама захочет. Она не верила в те прекрасные будущие чудеса которые расписывали ей Борис и Ганмар. Им нужно было лишь ее крепкое тело и сильные руки.
Но она видела в те дни в небесах много драконов с пассажирами. Балан-холд был недалеко от Телгар-Вейра, даже если ехать по земле. И когда она прочла письмо, она сразу же все решила без колебаний. Она Найдена. Она имеет право быть там. Плевать, как живут в Вейрах, хуже уже не станет. А если она станет всадницей…
Она сунула письмо в карман брюк и задвинула ящик. На кухне больше никого не было, солнце струилось сквозь окна, словно воодушевляя ее. Она даже не вернулась в комнату, где жила с тремя сводными сестрами. Схватив куртку, она побежала в загон, где держали верховых лошадей. Во дворе не было ни одной — все в работе. За завтраком отец раздал задания, и все торопились показать отцу законченную работу, а то перерыва на обед не будет.
