— Здесь где-нибудь можно найти укрытие? ― спросил он.
Они похоронили жену и сына Ашлага и все, что осталось от Гектона, в неглубоких могилах недалеко от дороги, а потом отправились на северо-запад, к гряде холмов, которые Ашлаг назвал Падунами. Он говорил, что знает старую стоянку проспекторов на полпути к перевалу.
Падуны оказались угловатыми утесами известняка, утыканными жестким пустынным кустарником. Когда солнце начало заходить, скалы окрасились в кадмиево-красный цвет под суровым кремнево-синим небом. Запах дождя усилился, и, хотя ветра не было, ощутимо похолодало.
Небо предвещало грозу. Словно кровоподтек, оно наливалось над красным утесом, пока скалы вокруг не стали похожи на застывшие языки пламени, а само небо не стало напоминать пелену дыма от них. Хотя Варко знал, что до сезона дождей еще несколько месяцев.
Стоянка представляла собой длинный дом, построенный из обрезков жести и прижавшийся к скале под нависающим сверху выступом. Дом был старый и ржавый, частично укрытый маскировочными сетями и рабицей. Левее, в стороне, стоял небольшой деревянный нужник.
Дверь дома оказалась не заперта. Ашлаг объяснил, что длинный дом, как и другие такие стоянки, был общей собственностью и его не запирали, чтобы любой из местной общины, кто будет идти мимо, мог найти здесь укрытие.
Место было пустым и выглядело не очень гостеприимно. Варко и Траск вошли первыми. Варко достал свой пистолет, а Траск вооружился лазмушкетом девушки. Из другого оружия у них остался только стаббер на «Кентавре». Их единственный карабин и свой собственный пистолет Гектон унес с собой в могилу.
Пол, сделанный из кусков листового металла, скрипел под ногами. Потолок был низким и, похоже, собранным из армированных кусков грузового контейнера. На одном конце длинного дома стояло девять железных коек, узких и голых, составленных в три этажа. Грязный занавес, отделяющий спальное место от остального помещения, был отдернут. В основной части дома располагались печка, рециркулятор для воды, железный стол, скамья и четыре деревянные табуретки. На одной стене от пола до потолка были навешены полки, заваленные ненужными предметами, оставленными предыдущими постояльцами. Там были части механизмов, банки консервированного риса и менее узнаваемых продуктов, ржавые инструменты, дыхательная маска, образцы руды, проспекторский молоток, три дохлые лампы, осколки полированного стекла, кости животных, бечевка, тесак, проволока и куски кабеля, пара перчаток, две склянки со смесью приправ, полотно циркулярной пилы, помятые котелки и сковородки, три отбитых стакана и сигнальная ракета.
— Пожертвования, — сказал Ашлаг, входя следом. — Пользуешься этим местом — должен оставить что-нибудь следующему гостю.
— Что это за пожертвование — звериная кость? — спросил Траск.
— Это оставил тот, кому больше нечего было оставить, — ответил Ашлаг и открыл дверь в дальней стене.
Дом был построен из таких разных кусков, что ни Варко, ни Траск даже не поняли, что это дверь. Она вела в небольшую кладовку со шкафами по обе стороны и маленьким генератором у задней стены. Ашлаг повозился с генератором, орудуя одной рукой, и сумел его запустить. Тот с кашлем ожил, и светосферы, встроенные в потолок большой комнаты, заморгали желтым светом.
— Жидкое топливо? — спросил Варко у Ашлага, кивая на генератор.
Тот помотал головой:
— Солнце. Наверху, на горе, приемные панели, они питают аккумулятор.
Он открыл шкафы, являя на свет покрытые пятнами, но сухие рулоны постелей, несколько простых инструментов и кухонных принадлежностей, разномастные жестяные миски и кружки, старый хромированный кофейник и жестяные бачки с сушеными продуктами. Откупорив несколько бачков, старик перетряхнул их содержимое.
— Немного осталось, — сказал он, — но нам хватит. Типично для старого Вессмана — вычистить все до дна. Всегда берет больше, чем оставляет.
— Кто такой Вессман? — спросил Варко.
— Последний, кто тут останавливался, — ответил старик.
— Откуда ты это узнал?
— На стене написано, — пояснил Ашлаг.
Варко посмотрел на свободную стену, и тут до него дошло, что ее неровные разнокалиберные панели покрыты от пола до потолка мельчайшими надписями. Множество разных рук оставило тут свой след. Здесь были надписи разных размеров и стилей, чернилами разных цветов; некоторые так сильно выцвели от времени, что едва были видны. По большей части записи были краткими — всего несколько строк, но все были нанесены плотно. В некоторых местах виднелись нарисованные от руки карты и схемы.
Варко не сумел прочитать ни строчки.
Ашлаг наполнил кофейник, поставил на печку и подошел к капитану.
— Все, кто побывал на стоянке, видишь, все отписывались здесь. Кто, когда, что взял, что оставил. Иногда пишут, куда идут или где были. Иногда оставляют новости. Стены — прекрасное место получить весточку от старых друзей или соперников. Видишь вот здесь? Сын Дума Таслера женился две зимы назад в Маловодье. Дум написал это по дороге домой с праздника.
— Ты это можешь прочесть? — спросил Варко, щурясь.
— Довольно легко, — сказал Ашлаг. — Здесь все. — Он указал грязным пальцем на другой клочок текста: — Видишь? Написано: Оргман остановился здесь семь лет назад. Вот дата. Он взял лопату, которая ему была нужна, с благодарностями, и оставил батарею, которая еще поработает. А вот здесь: шесть недель назад братья Замне останавливались тут, их пригнала пыль. Они провели здесь три ночи, взяли батарею, с благодарностями, и оставили сервиторский манипулятор, в хорошем состоянии. Еще они наполнили банку с рисом, но извинились за взятые остатки солонины. И обещали возместить запас солонины в следующий раз.
Варко по-прежнему пытался расшифровать хоть какую-нибудь надпись. Ашлаг постучал пальцем внизу стены:
— Последняя запись, видишь? Вессман. Только имя и дата. Он был здесь последним. Типично для него: взять и не оставить.
— А что это за рисунки?
— Иногда кто-то оставляет карту или маршрут. Оставляет сообщение о закрытом проходе или о дороге, которая открылась, или показывает путь к многообещающему участку или жиле, на которую у него нет времени или средств. Вот здесь, видишь? Альбрех оставил инструкции, как найти обнаруженную им залежь селитры, его самого не заинтересовавшую.
Варко начал понимать кое-какие каракули. Строчки были плотными и сжатыми, стена была писана-переписана многократно. Дом стоял тут так давно, что посетители исписывали всю стену снова и снова. Когда последняя запись занимала правый нижний угол, надписи начинались заново — с верхнего левого угла. Варко подумал, сколько же лет приходов и уходов знаменовали эти записи, и решил, что, пожалуй, несколько сотен.
