– Разве ты когда-нибудь раньше видел Торварда конунга? Ты же не бывал во Фьялленланде.
– Не надо там бывать, йомфру, чтобы знать такие вещи. Торварда конунга легко узнает кто угодно по всему Морскому Пути. Он слишком приметный человек. Я своими глазами видел его лицо, видел шрам у него на щеке. А уж этот шрам всему свету известен!
– Но ведь была ночь!
– Да, но луна светила так ярко, что можно было каждый волос разглядеть. И свет падал прямо на него. Было же полнолуние. Я видел его черные волосы, и накидку из собольего меха, и пояс с серебром, и рубаху… Ну, какого она цвета, я не могу сказать, то ли синяя, то ли зеленая, но тоже из крашеного полотна. Он всегда ярко одевается даже, в походах, чтобы его не спутали с другими, хотя его и так не очень-то спутаешь!
– Но чего он от вас хотел? – опять спросила фру Торбьерг, как будто, задавая этот вопрос в десятый раз, могла все же получить ответ. – Это просто невероятно!
В эти тяжкие дни фру Торбьерг хранила стойкую невозмутимость: она любила и уважала мужа, но не собиралась развлекать соседей зрелищем своего горя. Пылкостью и открытостью души Ингитора пошла в отца, и они с матерью часто ссорились по всяким мелким поводам, потому что плохо понимали друг друга.
Оттар пожал плечами. Он знал не больше них, а тратить слова даром не считал нужным.
– Но должен же он был чего-то хотеть! – в негодовании воскликнула Ингитора, как будто от этого что-то менялось. – Он хотел вас ограбить, или взять в плен, или вы чем-то его обидели, задели? Может, не сейчас, когда-то раньше? Или где-то говорили о нем что-то нехорошее? Или они хотели захватить наш корабль? Он хоть что-то сказал?
– Он не сказал нам ни слова, йомфру! – с усталостью и легкой досадой отозвался Оттар. – Ни единого слова! Они просто построились и пошли на нас. Если бы Асвард и Гейр не заметили их вовремя, они напали бы на нас спящих и перебили бы всех до одного! Они набросились, как берсерки.
– Как же вы уцелели?
– Сам не знаю! – Оттар пожал плечами, словно был недоволен. – Нас быстро смяли, хёвдинга не было видно, и мы отступили.
– И они не преследовали вас? Очень странно!
– Ты права, йомфру, это странно! Но я говорю правду, и любой из дружины подтвердит. Мы вернулись к своей стоянке, и они не искали нас там. Мы вернулись даже на то место и стали подбирать раненых и убитых, мы нашли хёльда, и я сам осматривал его, но они к нам больше не подходили, как будто нас прятало какое-то колдовское облако! Я не колдун и не ясновидец, я ничего не понимаю! Но я рассказываю то, что было. Как это понять – не спрашивай меня!
Иней покрыл
Волосы Скельвира,
Смерти роса
На теле мужа!
Падают слезы
На мужа горячие,
Жгут его грудь,
Горем наполнены! [8] —
запела старая Ормхильд, прохаживаясь вокруг лежанки в направлении против солнца. Ах, не таких песен в свою честь заслужил Скельвир хёвдинг! Ингитора вскочила и выбежала прочь из спального покоя. Она не могла больше оставаться рядом с этим! Грудь сжимало чувство острой боли, и слезы неудержимо текли из глаз, ей хотелось быть подальше от всех, там, где ее никто не увидит.
Она бродила над обрывом морского берега, кутаясь в накидку, и ей даже приятен был резкий, холодный осенний ветер, пронзающий насквозь. Тело чувствовало то же, что и душа, и от этого они как бы лучше понимали друг друга. Иногда Ингитора присаживалась на тот или другой камень, устланный сверху ровным слоем мха, как покрывалом, и сидела, глядя на воду фьорда и дальний берег, пытаясь привыкнуть к миру, в котором больше нет отца. Но ничего не получалось: чувство потери висело над головой, сам воздух с болью входил в грудь.
В битве пал отважный воин,
вечна память в сердце верном…
Могла ли она вообразить семь лет назад, когда складывала первые хвалебные песни в честь своей куклы Снотры, что это искусство понадобится ей для поминальной песни по собственному отцу! Отомстить за его подлое, беспричинное, ночное убийство она не могла, и поминальная виса была последним и единственным, что она могла для него сделать. Глаза ее опухли от слез, платок прятался в рукаве жалким мокрым комочком, но мозг ее кипел, и трудное дело стихосложения шло быстро и четко. «Очень длинно! – бывало, говорил ей Скельвир хёвдинг. – Можно заснуть. Надо короче, короче, чтобы песня была такой же быстрой и сильной, как подвиги Сигурда!» Ингитора спорила, защищала каждую строфу и доказывала, что без нее никак нельзя обойтись, но потом ухитрялась все-таки то же самое содержание уложить в меньшее количество строчек, и так действительно получалось лучше! «Настоящая виса должна быть как узорный пояс, сплетенный из плотных кожаных ремней! – учил ее Скельвир хёвдинг. – Чтобы все в ней было плотно, крепко, прочно, тесно и красиво! Чтобы ни одно слово в ней не болталось, чтобы ничего нельзя было ни прибавить, ни отнять!»
«…Скельвир хёвдинг знатен родом… Славен Скельвир в землях слэттов…» Она подбирала, сравнивала, отбрасывала некрасивое или неподходящее, и это напоминало труд мойщика золота: хорошие строки откладывались на дне памяти, а негодные, легковесные, уносились течением мыслей.
Она добрела до самой горловины фьорда, и перед ней открылось море. Вдоль морского обрыва выстроились поминальные камни ее предков: прекрасно видимые с проплывающих кораблей, они стояли как доблестная и бессмертная стража, днем и ночью охраняющая Льюнгвэлир. Вытесанные в основном из розоватого гранита, в виде щита или в виде лодки, поднятой стоймя, они были хорошо знакомы Ингиторе, и она наизусть знала их стихотворные надписи, вырезанные на причудливо переплетенных лентах. Пока она была совсем маленькой, отец за руку водил ее к поминальным камням, показывал резных зверей и драконов и рассказывал, о ком здесь написано. «Этот камень поставили по сыну своему Салигасту Хагирад и жена его Алагуд. Он погиб на Проливных островах, тому уже триста лет. А этот камень поставил Сторлейв, сын Фраварада, по Ингимунду, своему брату. А этот, самый яркий и красивый, воздвигли Асмунд и Фино по своему отцу Ингимару. Он собирал дань со свартобардов и там погиб». И каждый раз, даже когда она все это уже знала, Ингитору пробирала жуткая и сладкая дрожь при виде старых, обветренных камней, древних, почти нечитаемых рунных цепочек, скрывавших диковато и коряво звучащие старинные имена, каких теперь уже нет – имена ее предков. И казалось, что сами Хагирад и жена его Алагуд, Фраварад, Ингимунд и прочие стоят где-то рядом и смотрят на нее из прошедших веков… Ингитора вспоминала те давние прогулки и тут же старалась прогнать воспоминание, чтобы не расплакаться опять. Казалось, и сейчас где-то рядом та маленькая девочка, еще не умеющая разбирать руны, и ее отец, веселый, добрый, совсем еще молодой…
