— Понимаешь, какое дело, — не выдержал Мишка. — Вы с Васильичем пахнете обыкновенно, у вас с наследственностью все в порядке. Но есть еще и другие люди, и во всех выделениях их плоти содержится этилмеркаптан и меркаптанэтинол. А это, уж поверь мне на слово, самые вонючие вещества в мире. Все зловонные штуки содержат серу, а ей, как известно, пахнут существа Тёмной Нави. Вот так-то.
— Понятно, только что за другие люди такие?
— Ну, кожа у них черная. С некоторой поправкой это относится к метисам и жидам, — пожал плечами леший.
Ну да, давешний Дихмат перед тем, как его растерзали женщины, тоже попахивал (см "Не от мира сего 1", примечание автора). Только ливу тогда показалось, что причина зловония была в другом.
— Бог создал естественный регулятор, не допускающий кровосмешения, — сказал Пермя.
— И называется он — Любовь, — добавил Илейко тоном грустным и романтичным. Действительно, это пришло ему в голову только сей момент. Судя по тому, что никто не возразил, придумал правильно.
— Любовь — это хорошо, но есть еще и другое чувство, свойственное человеческому организму, — продолжал Васильич. — К сожалению, всякие вещи случаются в жизни, особенно, если позволить себе заниматься, чем ни попадя, без всяких запретов и ограничений. Когда человеком движет похоть, ему ни в жизнь не стать Госпитальером.
— Унюхают, — закивал головой Мишка.
А Илейко попытался представить себе Рыцаря с черной кожей, но не смог. Зато представил Стефана, какой он был в ночь памятного побоища (см "Не от мира сего 1", примечание автора). Еще попа Мишу вспомнил и свои беспомощные ноги. Он даже потрогал их и пошевелил пальцами. Потом от костра поднялась вдовая попадья из деревни Терямяки и спросила:
— Когда за шкурой придешь?
— Какой? — не понял Илейко.
— Медвежьей, — ответила она и, не дожидаясь ответа, пошла к озеру.
Лив подумал, что раз она идет туда, стало быть, там и баня. Надо бы, конечно, матушку предупредить, что опоздает к ужину, да и вообще домой пока не придет. Он поднялся на ноги и пошел по дороге, нисколько не удивляясь тому, что стоит ночь, а светло, как днем. Звезды на небе были крупными и разноцветными: зелеными, синими и обычными, белыми. Они водили беззвучные хороводы. "Надо же", — подумал Илейко. — "А я и не видел раньше, что они так танцевать умеют!"
— Ну, здравствуй, Чома! — раздалось, вдруг откуда-то сбоку.
Лив обернулся и увидел красавицу из своего далекого детства. Взгляд ее был радостный и веселый, будто она, наконец, повстречалась именно с ним. Он хотел, было, ответить, но с ужасом обнаружил, что позабыл в бане всю свою одежду и теперь стоит перед девушкой нагишом.
— Так ты уже не казак? — засмеялась она, и лицо ее, столь четко видимое и даже узнаваемое, стало затуманиваться, будто ветер нагнал дым от костра. Несколько мгновений — и лив забыл, как она, эта девушка из его юности выглядела, сколько бы не напрягал свою память. Стало как-то очень горько на душе, вместе с тем, почему-то, по-тихому радостно. Она приходила к нему, и она не обиделась!
Но нельзя здесь долго стоять, земля ощутимо подрагивает — это Змей Горыныч пытается выбраться на волю. Кресты, могилы кругом. Что же такое — Змей карабкается через кладбище? Все равно ничего не получится — Святогор крепко ухватился за его хвост. Уж метелиляйнен не отпустит своего врага, уж он позаботится о нем, как следует.
— Вот скажи мне, как лыцарь лыцарю, — сказал, вдруг, появившийся из ниоткуда Стефан. — Нас бы с тобою взяли в Госпитальеры?
И, не дав Илейке откликнуться, сам же ответил:
— Взяли бы, брат! Ох, как бы нас взяли! Пусть бы и обнюхали, но без нас бы не обошлись. Мы — сила, потому что мы — дух.
— Так тогда бы и Сампсе Колыбановичу, и братьям Петровым, и Мишке Торопанишке, и Перме Васильевичу не отказали бы, — сразу же согласился лив.
— А поп Мишка не стал бы лыцарем! — отрицательно потряс указательным пальцем Дюк. — Пусть он и драться горазд.
Так сказал, будто бы этот самый поп первый друг Илейке. Но лив опять не успел ничего возразить, что ему Мишка практически незнаком, хоть и бились вместе, его проверять нужно и прочее, прочее, потому что Стефан опять изрек, как перед торжественным собранием:
— Он со спокойной душой распинался перед прихожанами: "Хвала Господу!" Вот тут-то он лукавил, подлец этакий.
— Почему? — ливу удалось-таки вставить свою реплику.
— Да потому, что hvala на руническом санскрите — это значит "заблуждение". А как Бог может заблуждаться? Ему надо было кричать "svasti"! Ибо это "процветание, успех, счастье". Вот оно — лукавство!
Земля под ногами опять заколебалась. Мимо, отчаянно работая веслами, прямо по кустам проехал дракар с викингами.
— Тор! — прокричали они, быстро удаляясь.
Илейко вспомнил, что должен был сказать Дюку про Эскалибур, про Артура, но тот уже куда-то подевался: может на дракар успел заскочить?
— А "лив" — значит "жить" (live, в переводе, примечание автора), — прошептал он вдогонку.
В самом центре начинавшегося прямо перед ним вавилона на плоском огромном валуне стоял человек. Он, скрестив руки на груди, смотрел вдаль и всем своим видом выражал покой и уверенность. Илейко побрел вдоль каменного лабиринта и сразу же оказался перед этим камнем.
— Андрей! — узнал он человека. Действительно это был один из тех путников, вылечивших его злой недуг (см "Не от мира сего 1", примечание автора).
Андрей улыбнулся, но ничего не сказал в ответ. Лив откуда-то знал, что скрещенные на груди руки — жест рунического санскрита, "svastika", означает успех и счастье (см книгу Кочергиной В. А. издательства "Русский Язык" 1987 года, примечание автора). Андрей любил в такой позе беседовать с людьми, даже положением рук желая собеседникам процветания. Недаром в память о нем и его намерениях появился флаг, прозванный Андреевским, где косой крест — это символ санскритского жеста "svastika".
Илейко хотел, было, сказать что-нибудь хорошее, да язык отчего-то во рту завязался чуть ли не в узел. Он посмотрел в ту сторону, куда глядел Андрей, но ничего знаменательного не обнаружил: бескрайняя водная гладь и остров. Что это — "svasti-ga", дорога, ведущая к счастью?
Откуда ни возьмись по ногам начал тереться совсем незнакомый кот, серый, пушистый и одноухий. Ну, что же, коты — животные полезные. Или дать ему волшебный пендаль?
Илейко протянул руку, чтобы погладить животное, но оно резко отпрянуло и уселось на землю. Ба, да это же Бусый (см также "Не от мира сего 1", примечание автора)!
— Ну, здравствуй, друг мой дорогой! — обрадовался Илейко. — Вот уж встреча, так встреча!
