Это — космический десантник. Не человек обученный стать оружием, а оружие с человеческой душой.
Вот почему когда смертные смотрят на Адептус Астартес, они отличают нас только по символике на доспехах. Мы пустые люди в сравнении с их короткими пламенными жизнями, наполненными сильными страстями и уязвимыми для неистовых эмоций.
Признание этих фундаментальные истин о нас — не означает пренебрежения к гвардейцам. Они ничуть не принижают мужчин и женщин Империума и вовсе не возносят на недостижимые высоты воинов тысячи орденов. Мы — избранные. Мы — лучшие воины Императора. Это не просто слова — на это есть причины.
В столь многих битвах Хельсричского крестового похода поворотные моменты опускались на мои плечи. Мои рыцари смотрели на меня, ожидая приказа атаковать или отступить; они бросятся в бой, если я прокричу или отойдут, если я промолчу. Человеческие офицеры отказывались слишком далеко наступать, если я не обещал им поддержку Храмовников. И, разумеется, самые упорные бои разворачивались там, где находился я. Вне зависимости от моего желания. Я охотился на вражеских чемпионов. Я стоял, останавливая атаки. Но мои геральдические изображения привлекали командиров ксеносов ко мне столь же часто, как и я сам прорубался к ним. Во время поединков они ревели свои нечеловеческие имена в лицевую пластину моего шлема, рассчитывая, что их сородичи — и видимо я тоже — запомнят, какой чемпион орков рискнул жизнью, пытаясь убить реклюзиарха.
В Манхейме всё развивалось точно также, хотя я сделал всё возможное, чтобы избежать этого. И вот настал очередной поворотный момент. Огромнейший зверь, который без сомнения обратил на меня внимание из-за геральдики, мчался в мою сторону в кузове подпрыгивавшего разбитого скрап-грузовика.
Сколько татуированных ревущих вожаков мы убили в тот день? Эйдетическая память позволяет отлично помнить только тех, с кем сражаешься сам. Я не могу ничего сказать про гвардейцев Стального легиона или Львов: сколь многих они повергли за три часа — возможно, самые долгие три часа моей жизни.
Позади нас осталось кладбище танков — вражеские орудия уничтожили почти всю нашу технику. Вдоль стен каньона возвышались пылающие, пробитые ракетами и снарядами металлические остовы гаргантов — превращённые в расплавленный шлак огнём Имперской гвардии. Очереди из стабберов выбивали барабанную дробь на керамите, от которой всего лишь сводило зубы, зато легионеров выкашивали десятками. И всё же мы наступали, разбрызгивая поднимавшееся кровавое море. Оно было по колено большинству людей, и им приходилось с трудом пробираться по грязи. А я хотел, чтобы оно стало ещё больше. Я хотел, чтобы оно поднялось ещё выше, заполнило всё ущелье и затопило все входы в пещеры. Пусть захлебнутся все инопланетные твари, которые всё ещё оставались там. Я хотел, чтобы лёгкие каждого живого орка заполнила нечестивая смесь из крови праведников и грешников. Она даже пахла злом — чем-то алхимическим и богохульным.
Прежде чем вожак атаковал, ко мне успел прорваться Кинерик. Его цепной меч остался без зубьев. Запёкшаяся кровь ксеносов покрывала оружие и руку, которая его сжимала. Вторая рука была оторвана по локоть, в ране виднелось месиво из опалённого мяса и искрящихся кабелей доспеха.
— Я не знаю, когда это произошло, — абсолютно равнодушно произнёс он.
— Брат. — Я хотел поблагодарить его за то, что он со мной в этот мрачный день, хотя казалось, что бой никогда не закончится, и вполне возможно мы сражаемся за гордость, которую уже не спасти. — Брат.
Зелёнокожий вожак атаковал меня сбоку. Я услышал предупреждающий крик Кинерика едва ли за удар сердца до того как тварь врезалась в меня. Мы оба упали и покатились в маслянистой крови. У орка были тупые клыки, жилистые мускулы и мощные руки. Он оказался больше, сильнее и быстрее меня. Справедливости ради стоит сказать, хоть это и стыдно, но есть в нашей галактике твари и демоны, которые превосходят одного воина Адептус Астартес.
Я понимаю свои таланты, и я понимаю пределы своих возможностей. Я первый поднялся на ноги, сжимая булаву, и обрушил её на встававшего из грязи зелёнокожего. Броня смялась и разошлась. Тёмная кровь повисла туманом в зловонном воздухе, но испортить его ещё сильнее не смогла. Ксенос двигался так, словно и не почувствовал мой удар и сам атаковал большой металлической клешнёй.
— Реклюзиарх! — Закричал один из Львов. — Его должен убить Экене!
Разозлённый атакой орка, я перешёл к обороне. Я ранил тварь, но что значат ушибы и порванная шкура для такого огромного монстра? Куров — пожалуй, самый глупый солдат на свете — присоединился ко мне, без всякого эффекта рубанув зелёнокожего саблей. Вожак презрительно ударил с плеча, и я сумел заблокировать клешню меньше чем в ладони от головы генерала. Дождь искр пролился на лицо командующего — для него они выглядели падающими звёздами.
— Назад, — выдохнул я, мои руки дрожали от напряжения. — Это не твой бой.
Хвала Императору — Куров подчинился.
Орк во второй раз бросился на меня и сбил с ног. Я снова поднялся первым, ища в липкой грязи крозиус. Конечно же, когда зелёнокожий встал, оказалось что булава Мордреда у него. Для ксеноса она была всего лишь дубинкой — жалкой дубинкой с разорванной цепью. Я начал отступать, сгорая от стыда с каждым шагом.
На тварь обрушились лазерные разряды. Они оказались абсолютно бесполезными как против брони, так и против плоти, которую пробивали всего на пару сантиметров. Один из Львов прыгнул на орка только за тем, чтобы его перехватили в воздухе и раздавили покорёженными клешнями. Керамит трескался с тем же жалобным металлическим звуком, с каким танки плавились в химическом огне.
Вожак отшвырнул труп. У меня оставался пистолет, который разрядился ещё час назад, и метр разорванной цепи, которая превратилась в бесполезный кнут. Неповоротливый монстр в металлической броне шагал по болоту из крови наших товарищей.
С дикими криками к нему устремились легионеры, бесполезно стреляя в упор. Я приказал им отойти по двум причинам: гвардейцы не могли причинить чудовищу никакого вреда, и случилась бы катастрофа, если бы они всё же преуспели.
Кинерик прыгнул на спину орка, обрушив беззубый меч. После каждого удара разлетались брызги искр, но не брызги крови. Вожак взревел, словно карнозавр, и швырнул брата в кучу промокших трупов. Я услышал по воксу, как что-то влажно хрустнуло, и взмолился — вслух и не стыдясь — чтобы это не был позвоночник Кинерика.
— Призрак Императора.
Трон Повелителя Человечества, ксенос говорил на готике. Плохо и грубо, но вполне сносно для понимания. Из-за уродливых челюстей я плохо отличал одного зелёнокожего от другого. Этот направил мне в лицо крозиус и произнёс имя моего повелителя.
