— Что теперь будем делать, комиссар-полковник? — спросил он, глядя на его нашивки. — Будем сидеть тут сиднем, как старичье, дожидаться смерти?
Гаунт окинул взглядом сумрак укрытия. Его дыхание вырывалось в воздух облачками пара.
— Если нам и суждено умереть, — качнул он головой, — пусть наша смерть не будет напрасной. У нас с вами четыре сотни солдат, полковник. И путь наш уже определен.
— Как так? — нахмурился Зорен, будто сбитый с толку.
— Что вы предлагаете — назад под бомбы? Влево-вправо — нам не обойти эту завесу смерти. Так что дорога у нас всего одна: вглубь фронта противника, к их следующему оборонительному рубежу. Нам нужно добраться туда и забрать с собой столько Покаявшихся, сколько сможем.
Зорен молчал еще несколько мгновений, а потом расплылся в улыбке. В темноте блеснул ровный ряд белых зубов. Идея ему явно понравилась. Ее логика была очень проста, к тому же в ней было место чести и славе. Гаунт рассчитывал, что это придется по нраву витрианам.
— Что ж, когда выдвигаемся? — Зорен натянул кольчужные перчатки.
— Артобстрел Покаявшихся накроет эту территорию через час-другой. Думаю, разумно будет уйти до этого. В общем, чем раньше, тем лучше.
Кивнув друг другу, Гаунт и Зорен отправились поднимать своих офицеров и строить войска.
Отряд был готов выступить всего через десять минут. Танитцы перезарядили и проверили лазганы, заменили негодные фокусирующие стволы. Гаунт приказал установить среднюю мощность заряда лазганов. Танитцы закутались в камуфляжные плащи и вымазали серебристые штык-ножи сажей, скрывая блеск клинков. Гвардейцы разбились на отряды по десять человек. Тяжелое оружие было распределено поровну — каждой группе досталось хотя бы одно.
Гаунт наблюдал за действиями витриан. Они разделились на более крупные отряды, по двадцать человек в каждом. Тяжелого оружия они несли гораздо меньше. В основном это было плазменное оружие. Гаунт подметил, что у витриан нет ни огнеметов, ни мелтаганов. Комиссар решил, что поставит в авангард Призраков.
Витриане примкнули длинные трехгранные штыки, синхронно проверили оружие на боеготовность почти с хореографической грацией. Мощность оружия они ставили на максимум. Затем они с той же слаженностью обратились к небольшим пультам на запястьях. По темному строю прошла легкая рябь. Тонкие стеклянные чешуйки витрийских кольчуг перевернулись. Зубцы снова сомкнулись, но теперь они были не зеркальными, а матово-черными. В таком режиме доспехи Драгун позволяли маскироваться в темноте. Это произвело впечатление на Гаунта.
Бомбардировка все сотрясала землю за спинами солдат. Они настолько привыкли к этому звуку, что уже не обращали на него внимания. Гаунт и Зорен переговаривались, пытаясь настроить наушники коммуникаторов.
— Используйте канал «каппа», — говорил Гаунт, — канал «сигма» — резервный. Мои Призраки пойдут в авангарде, сильно не отставайте.
Зорен молча кивнул.
— Я вижу, вы приказали своим людям установить мощность лазганов на максимум, — как бы походя заметил Гаунт.
— В витрийском Искусстве Войны сказано: «Пусть твой первый удар будет смертельным, и во втором не будет нужды».
Гаунт поразмыслил об этом всего мгновение. Затем он отвернулся и направился во главу передового отряда.
4
Мир разделился пополам: чернота на дне ямы и ослепительные огни ада над головой.
Рядовой Каффран и витрийский гвардеец забились в грязь воронки. Бушующее пламя освещало их сполохами.
— Фес святой! — мрачно выругался Каффран. — Сдается мне, целыми нам отсюда не вылезти.
Витрианин, не оборачиваясь, произнес:
— Наша жизнь — всего лишь путь к смерти. И цена нашей смерти порой равна цене смерти вражеской.
Сперва опешив, Каффран скептически качнул головой:
— Ты философ, что ли?
Зогат наконец повернулся к Каффрану. Его взгляд из-под забрала был полон презрения.
— Это «Байхата», книга витрийского искусства войны. Наш кодекс, основа философии нашей воинской касты. Тебе не понять.
— Я не настолько дурак, — пожал плечами Каффран. — Валяй, рассказывай… Как война вообще может быть искусством?
Витрианин насторожился, подозревая насмешку. Но он здорово уступал Каффрану в знании низкого готика, на котором они общались. Культуры их миров были бесконечно далеки друг от друга.
— «Байхата» содержит философскую и практическую основу пути воина. Все витриане обязаны прочесть ее и усвоить ее принципы перед тем, как отправиться на войну. Через ее мудрость мы постигаем тактику, она делает наши руки сильнее, дарует нашему разуму ясность, ее честь ведет нас к победе.
— Должно быть, отличная книга, — подколол Каффран.
— Так и есть, — раздраженно отмахнулся Зогат.
— То есть вы заучиваете ее наизусть? Или носите с собой?
В ответ витрианин расстегнул бронежилет и показал внутренний карман из серой ткани.
— Мы носим ее у сердца. Работа восьми миллионов людей, записанная на моноволоконную бумагу.
— Можно посмотреть? — Каффрана это почти впечатлило.
— Моноволокно настроено на контакт с генами владельца книги, никто другой не может прикасаться к ней. — Зогат застегнул бронежилет. — К тому же она написана на витрийском. Уверен, ты ничего там не поймешь. Даже если бы и мог, это было бы серьезным оскорблением со стороны чужака — читать священный текст.
Каффран откинулся на стену воронки. Несколько секунд он молчал.
— У нас на Танит… У нас таких штук нет. Никакого великого искусства войны.
— У вас нет своего кодекса? — Витрианин вопросительно смотрел на него. — Нет философии боя?
— Мы просто так живем, и все… — заговорил Призрак. — Мы живем по одному правилу: «Если нужно драться — дерись что есть силы, а подходи незаметно». На воинский кодекс явно не тянет.
— Действительно… недостает глубокого подтекста и смыслового богатства доктрин витрийского искусства войны, — поразмыслив, заключил Зогат.
Оба замолчали.
Каффран прыснул. А через мгновение оба гвардейца безудержно хохотали.
Они успокоились не скоро. Нежданное веселье чуть разрядило атмосферу мрачного напряжения, навеянную всеми кошмарами дня. Артобстрел продолжал громыхать над их головами, и каждый снаряд грозил испепелить их. Но страх отступал.
Успокоившись, витрианин глотнул из фляги и предложил ее Каффрану.
— Вы, танитцы… Я слышал, вас осталось немного.
— Едва наберется две тысячи. Все, кого комиссар-полковник Гаунт смог спасти в день Основания нашего полка, — кивнул Каффран. — В день гибели нашего мира.
