И, кажется, это время настало. Между массивными камнями по направлению к ним скакали три всадника. Ньявин поднял руку и без особой на то необходимости указал на них магу.
— Я их вижу, — тихо ответил Тейрнон. Ньявин бросил на него острый взгляд, но лицо мага потеряло свою простодушную открытость и стало непроницаемым.
Возможно, это было даже к лучшему, что Ньявин не мог прочесть мысли мага. Они бы его очень встревожили, как был встревожен сам Тейрнон, мучимый сомнениями и неуверенностью в себе и еще одним обстоятельством.
Они вдвоем официально приветствовали Верховного правителя Айлерона и официально передали ему командование над армией, в присутствии двух его спутников: Ра-Тенниэля, правителя светлых альвов, и авена Равнины, которые выехали навстречу приветствовать войско Бреннина. Айлерон отвечал им столь же официально. Затем с краткой деловитостью военного он спросил Тейрнона:
— С тобой связались, маг?
Тейрнон медленно покачал круглой головой. Он ожидал этого вопроса.
— Я искал, мой повелитель. Ничего от Лорина. Но есть кое-что другое. — Он заколебался, потом продолжал: — Шторм, Айлерон. В открытом море. Мы обнаружили его, когда пытались установить связь. Шквал с юго-востока, который несет с собой шторм.
— Этого не должно произойти, — быстро сказал Ра-Тенниэль.
Айлерон молча кивнул, его бородатое лицо помрачнело.
— С юго-востока — это не Могрим, — пробормотал Айвор. — Ты совсем не видел корабля? — спросил он Тейрнона.
— Я не ясновидящий, — терпеливо объяснил маг. — Я могу ощущать, до некоторой степени, присутствие магии, как в этом шторме, и я могу дотянуться до другого мага через приличное расстояние. Если бы корабль вернулся, я бы его нашел или Лорин сам бы уже со мной связался.
— И значит, — тяжело произнес Айлерон, — корабль не вернулся или же Серебряный Плащ не вернулся вместе с ним. — Его темные глаза на долгое мгновение встретились с взглядом Тейрнона. Вечерний ветерок шевелил траву раскинувшейся вокруг них Равнины.
Все молчали; ждали, когда заговорит Верховный правитель. По-прежнему глядя на Тейрнона, Айлерон сказал:
— Мы не можем ждать. Мы продолжим путь на север, к Гуиниру, немедленно, а не утром, как планировали. У нас еще есть, по крайней мере, три часа светлого времени, когда можно двигаться.
Он быстро объяснил Ньявину и магу, что произошло во время битвы две ночи назад.
— Мы получили преимущество, — мрачно сказал он, — не нами самими завоеванное, а благодаря мечу Оуина и заступничеству Кинуин. Мы должны воспользоваться этим преимуществом, пока армия Могрима полна страха и растеряна. Видит Ткач, я бы все отдал, чтобы Лорин и Ясновидящая были сейчас с нами, но мы не можем ждать. Тейрнон из Сереша, ты будешь действовать в качестве моего Первого мага в тех битвах, которые нам предстоят?
Он никогда не заходил столь далеко в своем честолюбии, никогда не метил так высоко. Когда он был моложе, это считалось недостатком, потом, постепенно, с течением лет, с этим смирились и стали относиться к нему снисходительно: Тейрнон такой, какой есть, говорили все и улыбались, произнося это. Он был умным и надежным; очень часто у него бывали полезные озарения в важных вопросах. Но полного, веселого мага никогда не считали — да он и сам себя не считал — важной фигурой в каком-либо деле, даже в мирное время. Важными фигурами были Метран и Лорин.
Он довольствовался существующим положением вещей. У него были его книги и исследования, которые имели огромное значение. Он пользовался удобствами Дома магов в столице: слуги, хорошая еда и питье, дружеская компания. Ему доставляли удовольствие привилегии ранга, а также сопутствующий им престиж. Немало придворных дам Айлиля находили дорогу в его спальню или приглашали его в свои надушенные покои, а ведь они и не поглядели бы в сторону пухлого ученого из Сереша. Он серьезно относился к своим обязанностям мага, несмотря на все свое общительное добродушие. Они с Бараком тихо, без суеты, выполняли задачи мирного времени и незаметно служили буфером между другими двумя членами Совета магов. На это он тоже не жаловался. Если бы его спросили в последние годы царствования Айлиля, перед наступлением засухи, он бы причислил свою нить на Станке к числу наиболее отмеченных благосклонным вниманием Ткача.
Но засуха пришла, и над Рангатом взвилось пламя и Метран, который некогда был не только умным, но и мудрым, стал предателем. Поэтому сейчас они оказались втянутыми в войну против освобожденной мощи Ракота Могрима, и он, Тейрнон, вдруг стал Первым магом Верховного правителя Бреннина.
И еще он остался, — по крайней мере, так говорило ему со вчерашнего утра невысказанное, дурное предчувствие, просыпавшееся при малейшем повороте его мыслей, — единственным магом во Фьонаваре.
Со вчерашнего утра, когда был уничтожен Котел Кат Миголя. Он не знал об этом ничего конкретного, ничего не знал о последствиях этого уничтожения, это было лишь смутное предчувствие, настолько слабое и пугающее, что он не хотел о нем говорить, не хотел дать ему четкое название даже в мыслях.
Но чувствовал он себя одиноким.
* * *
Солнце село. Дождь прекратился, и облака разбегались к северу и к востоку. Небо на западе все еще хранило последние краски заката. А на берегу у Анор Лизен уже темнело, когда Лорин Серебряный Плащ завершил правдивый рассказ о том, о чем необходимо было рассказать.
Когда он закончил, когда его тихий, печальный голос смолк, собравшиеся на берегу услышали, как светлый альв Брендель зарыдал о душах своего народа, погубленных во время плавания вслед за песней. Сидящая на песке Дженнифер, которая гладила лежащую у нее на коленях голову Артура, увидела, как Дьярмуд с искаженным страданием выразительным лицом отвернулся от стоящей на коленях фигуры альва и обнял Шарру из Катала, не в порыве страсти или желания, а в неожиданном поиске утешения.
У Дженнифер самой по щекам текли слезы; они продолжали литься, и она вытирала их, горюя о своем друге и его народе. Затем, опустив глаза, она увидела, что Артур очнулся и смотрит на нее, и внезапно она увидела свое отражение в его глазах. И пока она смотрела, одна-единственная звезда, очень яркая, пролетела в падении через ее отражение.
Он медленно поднял руку и прикоснулся к ее щеке, там, где ее касалась рука Ланселота.
— С возвращением домой, любимый, — сказала она, слушая горе разбитого сердца светлого альва, который привел ее к этому месту, и все время ощущая внутри себя терпеливое, неумолимое движение Станка Великого Ткача. — Я отослала его прочь, — сказала она, ощущая эти слова как основу для ткани, сотканной пронесшимся штормом. История снова повторялась. Скрещение, сплетение нитей.
