— Я искренне извиняюсь, что мы так невнимательно отнеслись к вашей доброй воле.
— Пожалуйста, не говорите так. Если честно, я лишь хотел продать вам одолжение. Что ж, если ничего не поделаешь, я хочу по крайней мере улучшить наши отношения.
Дочь чрезвычайно богатого купца или дворянина из Империи и её дворецкий, такая была легенда у Себастьяна, когда он остановился на этом постоялом дворе. Они так поступили для того, чтобы показать своё огромное богатство и дать другим знать об их присутствии. Получить благосклонность таких богатых людей было в интересах Бардо.
Себастьян любезно улыбнулся рыбке, которая захватила наживку.
— Конечно же, я дам знать отцу госпожи, моему хозяину, о радушии и доброте господина Бардо.
На мгновение в глубине глаз Бардо появился блеск, но он сразу же взял себя в руки. Большинство людей не смогли бы обнаружить такое короткое изменение, но не Себастьян.
— Тогда, пожалуйста, прошу меня простить. Госпожа ждёт, мне пора уходить. — Дождавшись той секунды, когда Бардо собирался заговорить, Себастьян его опередил.
Бардо знал, что его видят насквозь, и, взглянув Себастьяну в лицо, вздохнул:
— Если это так, то ничего не поделаешь, господин Себас. Когда следующий раз будете в городе, пожалуйста, заходите ко мне. Я окажу всем вам радушный приём.
— Конечно, когда в следующий раз встретимся, мы будем в вашем распоряжении.
Глядя в спину удаляющегося Бардо, Себастьян прошептал:
— Думаю, в мире есть разные люди.
В словах и манерности Бардо Себастьян почувствовал, что не всё питали скрытые мотивы. Бардо искренне волновался за юную госпожу и её старого дворецкого. Именно из-за таких людей, желавших оказывать помощь тем, кто в ней нуждается, Себастьян не мог заставить себя презирать людей.
Он радостно и искренне улыбнулся.
***
Постучав несколько раз и назвав себя, Себастьян чуть поклонился и вошёл в комнату.
— Пожалуйста, простите моё грубое поведение, господин Себастьян.
Когда он закрыл дверь, его встретила низко поклонившаяся девушка. Если бы гости ресторана увидели эту сцену, то были бы изумлены, ведь кланялась не кто иная, как вспыльчивая госпожа, закатившая истерику.
Она была довольно спокойной, будто та истерия была лишь игрой. Именно так приветствуют кого-то, у кого более высокое положение.
Внешность и наряд не изменились, но, казалось, что это совсем другой человек.
Ещё одно заметное отличие заключалось в том, что один её глаз был закрыт, левый глаз. В ресторане такого не было.
— Пожалуйста, не нужно извиняться. Ты лишь выполняла свою работу.
Себастьян оглядел роскошно обставленную комнату. Конечно, если сравнивать с комнатой на девятом этаже Назарика, Королевскими апартаментами, в ней не будет никакого очарования. Разумеется, в этом не было ничего удивительного, ведь он выбрал плохой объект для сравнения.
Он посмотрел в уголок комнаты и понял, что багаж уже собран. Если бы хотели, они могли бы уходить немедленно. А раз его не подготовил Себастьян, это сделала она сама после того, как ушла из ресторана.
— Ты должна была позволить мне всё собрать.
— Что вы говорите, господин Себастьян, я не могу тревожить вас такой черновой работой, — девушка выпрямилась и покачала головой. Она была одной из боевых горничных, Солюшн Эпсилон.
— Неужели? Но, знаешь, сейчас я — твой дворецкий. — На морщинистом лице Себастьяна появилась улыбка, будто как у озорного ребёнка.
Солюшн заметила, что ему весело, впервые на её спокойном лице появилась застенчивая улыбка.
— Верно, господин Себастьян мой дворецкий, но я тоже подчиненная господина Себастьяна.
— …Полагаю, это так. В таком случае позволь, как твоему начальнику, отдать тебе приказ: ты хорошо поработала, позволь мне сделать остальное. Пожалуйста, отдохни, пока не настанет время уезжать.
— …Хорошо, благодарю.
— Тогда я пойду к госпоже Шалти, которая должна уже нетерпеливо ждать в карете, и сообщу о времени отбытия.
Себастьян одной рукой с легкостью поднял самую большую сумку, и, будто только что об этом подумал, спросил:
— Кстати, всё идет согласно нашим прогнозам?
— Да, всё идет так, как мы и ожидали. — Солюшн подняла руку и прижала её к закрытому глазу.
— Полагаю, нам повезло. Так что сейчас происходит?
— …Сейчас он встречается с каким-то потрёпанным типом. Хотите услышать, о чём они говорят?
— Нет, я собираюсь отнести багаж в карету. Позже расскажешь обо всём вкратце.
— Как прикажете.
Лицо Солюшн вдруг дёрнулось. Уголки глаз опустились, а края губ поднялись вверх. Хотя выражение походило на улыбку, губы растянулись шире, чем мог бы это сделать человек. Словно созданную из глины улыбку насильно растянули.
— …Господин Себастьян, позвольте изменить тему разговора.
— Что такое, Солюшн?
— …Когда всё закончится, позволите мне позаботиться об этом человеке?
Себастьян свободной рукой погладил бороду и немного это обдумал.
— …Если получишь разрешение госпожи Шалти, можешь делать всё, что захочешь.
У неё чуть нахмурились брови, она явно была разочарована. Себастьян увидел это и попытался её утешить:
— Не волнуйся. Полагаю, отдать тебе одного человека она согласится.
— Правда? Замечательно! Пожалуйста, помогите донести моё желание до госпожи Шалти. Если возможно, я хочу того человека.
Солюшн показала радостную улыбку. Такое жизнерадостное и солнечное выражение, лишенное даже капли уныния, очарует любого постороннего.
Себастьян почувствовал жалость и интерес к человеку, заставившему Солюшн принять такое выражение лица. Он спросил:
— Так что тот человек сказал?
— Кажется, он сказал, что не может дождаться того момента, когда сможет мной насладиться. Это такой редкий шанс, я тоже хочу сполна им насладиться.
Солюшн улыбнулась ещё ярче.
В улыбке была детская невинность. Будто ребёнок, с нетерпением ждущий следующего большого приключения.
Часть 2
Жалкая жизнь.
Зак быстро шёл, думая о том, насколько ничтожно его существование.
Жизнь фермера в Королевстве нельзя было назвать счастливой или лёгкой.
Хотя он каждый день трудился на полях, большую часть урожая забирал помещик. Если весь урожай посчитать за сто частей, то если заберут шестьдесят, это ещё терпимо. На сорок частей выжить было можно, хоть это и сулило жизнь в бедности.
Однако серьёзные трудности возникали, когда забирали восемьдесят частей. Если на сорок частей можно было как-то протянуть, то когда оставалось двадцать — жизнь превращалась в ад.
