Зиновий Юрьев - Звук чужих мыслей

Реальность воспринимается как реальность только тогда, когда она привычна. Стоит сделать реальность непривычной, и мозг охотнее классифицирует ее как химеру, фантазию, фантом.

Человек двадцатого века готов поверить в любое чудо: в «летающие блюдца» с крошечными марсианами или венерианцами, отлично говорящими на земных языках, в любое фантастическое изобретение, открытие или чудодейственное лекарство. Но чудо должно быть санкционировано и подготовлено газетами, радио, телевидением. Чудо должно быть освящено авторитетом и быть массовым.

Дэвид Росс тоже столкнулся с чудом, но это было его собственное, индивидуальное чудо, и он никак не мог решиться поверить в него.

Он, Дэвид Росс, двадцати девяти лет, репортер газеты «Аплейк Кларион» с тиражом в двести сорок тысяч экземпляров в будничные дни и полмиллиона по воскресеньям, он вдруг стал телепатом? Он слышит чужие мысли еще яснее чужих голосов?

Но легкий шелестящий голос, шедший не изо рта, а откуда-то из глубин чужих мыслей, не был его бредом, и Дэвид знал это. Или это особая больница, где весь обслуживающий персонал увлекается чревовещанием, или… Или он слышит чужие мысли, читает их так же отчетливо, как огромные меловые буквы на черной доске.

Он долго лежал, не в состоянии схватить умом того, что случилось. Кто знает, почему и как это произошло… Может быть, толчок, который он испытал во время аварии…

Его новое качество было настолько удивительным, он был настолько не подготовлен к нему, что глубочайшее изумление подавило вначале все его другие чувства. Но постепенно он начал сознавать, что этот нежданный дар означает для него новую жизнь.

Как и всякий обычный человек, который сталкивается с чем-то непривычным и необычным, Дэвид не думал о нем в общих терминах, а мысленно приспосабливал к своей повседневной жизни. Получи он вдруг способность летать, как птица, наверное, первое, о чем бы он подумал, — насколько быстрее он будет добираться до работы.

И все же он знал, что каким-то необъяснимым образом на него в один и тот же день обрушились два чуда: он остался жив, и он слышит чужие мысли. Если бы за эти часы Дэвид не исчерпал всю возможную в его состоянии дневную норму восторга, он бы встал на руки и прошел на них по палате. Но две неслыханных удачи в один день были для него слишком большим грузом, и Росс лишь глуповато хихикал, глядя в белый больничный потолок.

Он даже помотал головой, стараясь привести в порядок разбегавшиеся мысли. Что скажет редактор «Клариона», когда Дэвид Росс начнет приносить в газету новости, о которых другие не могут и мечтать? Что скажет Присилла, когда узнает… А должна ли она узнать?..

Дэвид не был склонен к обобщениям и не говорил себе, что больше всего на свете люди не любят и боятся тех, кто от них отличается умом ли, привычками или цветом кожи. Но подсознательно он уже понимал, что никто не должен знать о его способности. Ему и не пришло на ум проанализировать, откуда появилось желание затаиться: тысячи поколений предков, пугливо озиравшихся и торопливо прятавших найденную кость или монету, молчаливо напоминали ему — спрячь! Он не восставал против инстинктов.

Дэвид вышел из больничного подъезда. Привычный гул улицы — шум машин, шорох тысяч шагов, заставил его на мгновение забыть о своей необычной способности. Чудо всегда боится будничности, и мигавшая напротив неоновая реклама зубной пасты «Крест» на минуту водворила Дэвида в его былую жизнь.

Он медленно пошел к остановке автобуса, глядя на бежавшие мимо автомобили с новым для себя, острым любопытством, с каким, должно быть, смотрит солдат на оружие, которое едва не отправило его на тот свет.

И вдруг он почувствовал, что улица — вернее, шум ее — чем-то непривычна для него. Он остановился, и кто-то толкнул его плечом, пробормотав «простите». Улица была полна шороха, слов, словно сотни шедших по ней людей безостановочно что-то шептали себе под нос. Он даже различал отдельные слова, обрывки фраз: «Семнадцать долларов…», «Она не придет сегодня…», «Какой он идиот!..», «Надо купить сигарет…» Поток чужих мыслей протекал мимо него, заставлял его изумленно глазеть по сторонам.

Значит, это всерьез, значит, это правда? Боже мой, какое это чудо, какое счастье, какие возможности! Должно быть, у него был слегка ошарашенный вид, потому что несколько прохожих внимательно посмотрели на него. Чудаки! Что они могут увидеть на его лице? Ничего! А он знает, о чем они думают, знает! Он слышит!

Дэвид сидел в автобусе, раскрыв перед собой свежий номер «Клариона». Он смотрел на газету, но ничего не видел. Внимание его было занято тем легким ровным гулом, который всегда присущ толпе. Но пассажиры автобуса молчали. Это был звук их мыслей. Одни читали газеты, другие не спеша думали о чем-то своем, и озвученная работа двух десятков сознании и составляла тот фон, к которому Дэвид уже начал привыкать.

Внезапно рядом с ним на сиденье плюхнулся грузный мужчина с мохнатыми бровями и напряженно сжатыми губами под узенькой щеточкой усов. Засунув по локоть руки в карманы серого плаща, он откинулся на спинку и прикрыл глаза. Он думал, и Дэвид невольно прислушался к словам, которые беззвучно рождались в чужом мозгу, в самом надежном из всех известных тайников. Мысли не предназначаются для чужих ушей, они интимны, и, слыша их, Дэвид испытывал легкую неловкость, какую, наверное, испытал бы, подглядывая за голым человеком, уверенным, что никто его не видит. Но Дэвид, как и большинство людей, воспринимал нормы морали лишь пассивно. Он, может быть, и не стал бы специально за кем-нибудь подглядывать. Но, увидев случайно что-нибудь интересное, он и не подумал бы, что подглядывать некрасиво. Он прислушался к мыслям своего соседа, и первые же несколько слов заставили его насторожиться.

«Как будто все должно быть в порядке», — думал сосед, и Дэвиду показалось, что все тот же неслышимый, призрачный голос шепчет ему прямо в ухо: «Операция разработана как надо. Очистить в воскресенье ювелирный магазин на главной улице города, да еще в восемь часов вечера — в это никто бы не поверил. Только чтоб все шло как задумано…»

Слова, которые слышал Дэвид, потускнели, исчезли, но он поймал себя на том, что мысленно видит роскошный ювелирный магазин Чарлза Майера на Рипаблик-авеню. Воскресная толпа медленно плывет мимо огромных зеркальных окон, полных радужных драгоценных искр. Женщины невольно замедляют шаг, мужчины, наоборот, стараются побыстрей вывести своих спутниц из опасной зоны.

У самого магазина, словно бесшумно вынырнув из ничего, останавливаются две машины — серый «плимут» и голубой «шевроле». Из машин торопливо выскакивают люди в черных масках под низко надвинутыми шляпами и с автоматами в руках. Гремят выстрелы. Несколько человек падают…