Любой корабль, намеревающийся замедлиться и зависнуть на орбите над океаническим миром, нуждался в тщательно составленных формулах зависимости ускорения-гравитации-массы, дабы избежать перелета или нежелательного влияния атмосферы. "Археохорт" достиг точки перехода и не сбавил скорость. Кроме того, с учетом возникшей гравитации Дайники-5, массивная конструкция Механикус только набирала скорость. На борту судна первые ворчливые, испуганные сообщения от младших адептов и более разумных корабельных сервиторов начали стекаться в буфер вокса командного центра. Каждое из них было твердо отвергнуто Мохлом жесткими, бескомпромиссными приказами.
"Археохорт" продолжал приближаться к планете.
"НЕЙМОС" уже перемещался, когда Рафен бегом залетел в пещероподобный пусковой ангар. Теперь, находящийся в длинной, приземистой люльке, которая каталась по стальным рельсам, корабль можно было полностью рассмотреть. Детство, проведенное в мире пустынь, означало, что океаны и животные, населяющие его, были для него незнакомыми, но на каком-то уровне он понимал внешний виды лодки — касатка с плавниками и обтекаемым телом. "Неймос" напоминал ее, но Рафену было легче воспринять очертания судна как силуэт оружия. Подводная лодка была подобна дубине, тяжелой и опасной — устройство грубой атаки, готовое избить врага до потери сознания.
Стремительно сократив дистанцию, он заскочил в люльку, разбросав по пути слишком медленных сервов экипажа, и вскарабкался к люку рядом с задним крылом. Ботинки Рафена клацали по слою изогнутой, чешуйчатой плитки, дополнительной абляционной броне, которая будет служить кораблю щитом от жара прохода через атмосферу. Он бросил взгляд вдоль кормы, мимо Х-образных крыльев в то место, где должны были стоять двигатели, но сейчас они были спрятаны в корпусе субмарины, дабы развернуться в воде.
Рафен проскользнул в люк и закрыл его за собой. Новые пятна от сварки и куски изоляции отмечали места, где воздушный шлюз был расширен, чтобы пропустить громаду бронированного космодесантника. Вращая колесо замка, он проворно произнес литанию оружию.
Внутри пространство "Неймоса" было тесным и замкнутым. Построенные для обычных людей коридоры и камеры судна были тесны даже для них, а для Адептус Астартес в силовой броне даже похожий на гроб интерьер десантной капсулы казался просторнее.
— Берегите голову, сэр, — сказал Туркио, призывая его спуститься в люк, — проходим очень плотно, это уж точно.
Сержант последовал за ним, отмечая места, где блестел яркий металл, указывая, что панели были срезаны, а настил палубы был убран. Все было приспособлено для прохода космодесантника. Это было быстрое и временное решение, но если эта миссия и дала что-то Рафену, так это понимание, что самый целесообразный образ действий редко был самым простым.
Он вошел в контрольную комнату и увидел сервиторов на постах, в то время как остальные Астартес сгрудились вокруг поднятой надстройки в центре комнаты. Он заметил, как Кейн наблюдает за двумя илотами у рулевого поста, перед которыми стояла стена черных экранов и неподвижных верньеров. Весь корабль трясся и дико раскачивался, пока дергалась на месте транспортная люлька.
— Где брат Мохл? — спросил Сов, и его бородатое лицо напряглось. Нокс тоже взглянул на Рафена. Сержант наверняка с самого начала знал намерения своего брата из отделения, но ничего не сказал.
— У Мохла еще есть работа. У нас есть своя.
Глаза Сова вспыхнули, как будто отсутствие технодесантника было его виной, а затем он отвернулся.
— Корабль герметизирован, — произнес Аджир, — хорошо это или плохо, но этот антиквариат станет или нашим спасителем, или гробом.
— Доложить о состоянии, — Рафен спросил Нокса.
Мертвые глаза Расчленителя взглянули на него.
— На борту у нас двадцать илотов, лучшие из команды Зеллика, стоят на всех постах. Я боюсь, что наш достопочтенный логик Беслиан впал в истерику, когда до него дошло, что мы собираемся сделать.
Рафен огляделся, но не увидел адепта Механикус.
— И как вы с ним все уладили?
— Он в одной из спусковых стоек, — ответил Нокс, — Гаст уложил его седативными из лазарета "Неймоса". Я посчитал, что ему там будет лучше вместо того, чтобы скакать по лодке, словно паникующий грокс.
Когда Рафен кивнул, он окинул жестом остальных.
— Призовая команда вернулась на "Тихо". Все остальные здесь.
Он нахмурился.
— Конечно же, не считая Мохла…
Кровавый Ангел всмотрелся в лицо окружающих воинов. Группа в темно-красном и золотом, боевые братья Кейн, Туркио, Аджир и десантник-опустошитель Пулуо. Рядом с ним в своей броне цвета индиго стоял псайкер Церис. С другой стороны — в своей темно-красной броне с черной чеканкой сержант Нокс и остатки его отделения, брат Эйген, Сов и клерик Гаст. Десять воинов, десять Сынов Сангвиния против целого мира, изобилующего прожорливыми ксено-тварями, и против бессердечного отпрыска Хаоса Неделимого. Рафен улыбнулся, и его клыки обнажились.
— Наша победа там внизу, братья. Нам нужно только добраться туда и взять ее.
Еще одна волна с грохотом прокатилась по палубе "Неймоса".
— Начинается, — молвил Церис.
ЗЕЛЛИК орал с кляпом во рту, его аугметические глаза были широко открыты и вращались. Все его тело вибрировало от разъяренного потрясения, когда он дергался в путах со всей силой безумия и отчаянья. Его имплантированная антенна — одна из тех, что были глубоко в мускулах и костях, которую неуклюжие Астартес не нашли и не вырезали — ловила коротковолновые передачи речи меж младшими сервиторами у ближайших консолей. То, что Зеллик услышал, и, судя по поведению Кровавого Ангела и этого вредного технодесантника Расчленителей, он быстро собрал общую картину. Всех этих данных было достаточно, чтобы вызвать уколы настоящих, искренних эмоций глубоко в разуме технолорда. Очень много времени прошло с тех пор, как он чувствовал истинный, реальный страх. Остальным эмоциональным состояниям, таким как жадность или желание иметь, ненависть и гнев, он потворствовал часто. Маттхан Зеллик не принадлежал тем, кто отказывается от всех эмоций, в отличие от множества рожденных на Марсе родичей. Те сторонились их, веря, что только холодная логика может найти совершенство. Зеллик же верил, что эмоции, как и любые другие абстрактные системы, можно свести к познаваемым уравнениям, если бы у него было время и достаточно интеллекта. Он использовал эмоции как игрушки, включал и выключал их, дабы увеличить свое удовольствие от каждого приобретения, использовал их, чтобы обострить свой разум во время противоречий.