— У нас есть только один шанс. Один шанс сделать так, чтобы каждый, кто погиб на борту кораблей, каждый солдат, погибший в городе сегодня, и каждый гражданин, умерший от чумы недели назад… умерли не напрасно.
— Один шанс, — он подчеркнул эти слова. — Мы войдем в катакомбы. Потом глубже, под фундамент монастыря. Потом, если сможем, мы пройдем еще глубже. XIV Легион убил этот мир, эту святейшую из планет, и мы не можем заставить их заплатить за это. Что-то под этим монастырем зовет Вестника. И Вестник ответил ему. Он идет сюда. У нас есть только один шанс лишить его того, что он ищет, один шанс уничтожить то, за чем он пришел. Вы должны знать, что мы ищем: линкор Гвардии Смерти «Удрученный», корабль эпохи Ереси. Вы должны знать, чем мы рискуем: уже ничем. И всем, ибо все, что у нас осталось, все, что мы можем отдать во имя долга — дыхание и кровь в наших венах. Это наш последний шанс, прежде чем мы все погибнем. И мы всегда знали, что умрем так — на службе Кадии и Богу-Императору.
— За Родину и Трон! — хором воскликнули солдаты. Зейлен продолжал читать Литанию Храбрости, приглушенно, но отчетливо, на общем вокс-канале.
— За Родину и Трон, — ответил Тэйд. — Император защищает. А теперь — вперед!
МОНАСТЫРЬ БЫЛ холодным и мертвым, что никого не удивило. Но все же, тишина действовала на нервы. Топот солдатских ботинок странным эхом отдавался в пустынных залах, все звуки отражались от каркасных конструкций, изуродованные статуи святых, ангелов и Астартес взирали из своих альковов.
Тэйд предоставил выбор четверым оставшимся пилотам «Руки Мертвеца»: остаться снаружи, с «Химерами», или оставить своих «Стражей» и присоединиться к остальным бойцам полка в походе в подземелья монастыря. Все пилоты решили остаться в своих шагоходах. Тэйд отдал им прощальный салют, прежде чем войти в огромные ворота монастыря. Весь полк знал, что шансы на выживание у «Стражей», остававшихся здесь в одиночестве, ничтожно малы. Но все также знали, что, спускаясь в катакомбы под монастырем, полк идет навстречу верной смерти, и только по этой причине никто не стал убеждать пилотов пойти со всеми.
— Я позволю им сражаться и умереть так, как они хотят, — сказал Тэйд. — Они убьют больше врагов, если останутся в своих «Стражах».
— Нам нужен каждый, кто может нести оружие! — возразил Тионенджи.
— Четыре пистолета ничего не изменят, — Тэйд покачал головой. — Пусть они останутся и умрут так, как хотят умереть. Разговор окончен.
Сейчас 88-й полк продвигался по огромному оскверненному храму, время от времени лазерный выстрел успокаивал заблудившегося чумного зомби, шатавшегося по пустым коридорам. По воксу Зейлен продолжал читать, на этот раз Литанию Мужества Перед Лицом Смерти. Его голос становился все слабее.
— Вокс-связь слабеет. Я едва слышу Зейлена, — сказал Деррик.
Тэйд кивнул. Он не хотел подыгрывать этой лжи. Как и мастер-сержант Бен Джевриан, но касркин не стал молчать.
— Он умирает, шутник. Не жди улыбок.
Командир касркинов отбросил пустой стеклянный пузырек и несколько раз сжал и разжал кулак.
— Так лучше…
— Ты что, вколол себе что-то? — спросил Деррик с внезапным раздражением. Кадианские уставы решительно не одобряли использование всех видов боевых наркотиков, и Тэйд был особенно суров к тем, кто позволял себе такое удовольствие. Вместе с временным улучшением реакции и физической силы большинство боевых наркотиков делали человека психически нестабильным и обладали опасными побочными эффектами. Злоупотребление стимуляторами в других полках было обычным делом, но среди кадианских ударников встречалось редко.
— Закрой пасть.
— Иди к черту, наркоман, — огрызнулся Деррик.
— Бен, — Тэйд остановился и повернулся к сержанту, — Это френзон?
— Какая разница, что это?
Послышался щелчок и жужжание заряженного лазерного оружия. Джевриан обернулся вправо, и увидел, что комиссар Тионенджи приставил лазерный пистолет к его виску.
— Будь хорошим солдатом и отвечай на вопрос командира, бритая обезьяна, — предупредил его Тионенджи. Тэйд обменялся взглядами с комиссаром. Он был доволен; это было первое, что Тионенджи сказал за несколько часов, прошедших со времени их конфронтации, и первый знак того, что атмосфера между ними начала смягчаться. И все же она была далека от идеальной…
— Нет, это не френзон, — прорычал Джевриан.
— Здесь вам не какой-нибудь штрафной легион, и ты не катачанский головорез, жрущий запрещенную наркоту, — Деррик и остальные редко видели Тэйда таким злым.
— Это Десять-Девяносто, сэр? — спросил комиссар.
— Посмотрим. Так это френзон, Джевриан?
— Десять-Девяносто? За стимуляторы? Я уже сказал, что это не чертов френзон.
— Тогда что это? — спросил Тэйд. — Я не хочу этого дерьма в моем полку, касркин. Мы выше этого.
— Умереть с достоинством — это, знаешь ли, очень важно для капитана, — вмешался Деррик.
— Заткнись, Таан.
— Заткнулся, сэр.
— Слушайте, — сказал Джевриан, опуская ствол пистолета Тионенджи своей большой рукой. — Это не френзон и не сатрофин, понятно? Трон в огне, нам еще много чего надо сделать. Война все еще идет, если вы не забыли. Это просто смесь «Неистовства» с успокоительным, чтобы оставаться собранным. Для улучшения рефлексов.
Капитан решил не обращать на это внимания. Когда командное отделение двинулось дальше, Джевриан подошел к Тэйду.
— Хорошо же ты проявляешь верность своим, герой. В следующий раз, когда гарадешиец наставит на тебя ствол, я, возможно, уже не буду тебя защищать.
— Как-нибудь переживу, — ответил Тэйд. — Тогда ты тоже был неправ.
— Я запомню это, — сказал Джевриан, возвращаясь к касркинам. — Я запомню это, капитан.
СЕТ СЛЫШАЛ голос с удивительной ясностью.
И это создавало трудности. Сейчас голос шел отовсюду, из пыли на полу, из пятен крови на стенах, из пор его кожи.
Инквизитор теперь следил за каждым его шагом. Сет вполне понимал, что происходит — он был им нужен, чтобы найти источник голоса. Это было очевидно. Но когда маленькая армия Тэйда спускалась по широким каменным ступеням в катакомбы, Сет уже знал, что они напрасно возлагают на него свои надежды. Он не мог определить, с какого направления исходят призрачные крики. Даже полностью открыв свои чувства скрытому миру, все, что он мог ощущать — иллюзорное чувство незримых когтей, царапающих его разум.
Спустя некоторое время он уже не знал, реально ли это чувство, или же оно всего лишь иллюзия. Во рту его появился странный болезненно-прогорклый вкус, обжигающий язык, как раскаленная медь. Но он был сильнее этого. Он знал это. Он мог слышать голос и остаться неоскверненным. Ведь Кай мог, не так ли? И Заур мог?
