Этот меч вспорол тело Эхиона, как любое другое.
Боль была новой – успокаивающей. Она вспыхнула и погасла, и вместе с ней угас костер в груди. Эхион смотрел на клинок, вонзившийся под ключицу. Металл имел непривычный цвет: морозная синь с серебром. Персей редко обнажал свой меч, и спарт догадывался – почему.
Он знал, что умирает.
Что-то дернулось в спарте, как живое. Сытый, взвизгивая от удовольствия, клинок пополз наружу. Крови на нем не было – она скатывалась с диковинного металла, не оставляя следа. Зато из раны кровь хлынула ручьем. Очень темная, почти черная, она пахла горьким миндалем. С неподдельным интересом, по-волчьи склонив голову набок, Персей наблюдал за током соленого вина. Он так увлекся, опьянен зрелищем и безумием, что не успел отпрянуть. Спарт потянулся – и обнял своего убийцу. Крепко-крепко, как близкого друга после долгой разлуки. Прижал к себе – не высвободиться. Кровь из раны хлестала в лицо Персею. Сын Зевса захлебывался ею, глотал, кашлял…
Он не вырвался – это спарт отпустил.
Небо налилось тьмой, как плод – соком. Там качалась багровая луна – лицо Персея, измазанное красным. Силы кончились. Эхион лежал на спине и смотрел, как безумие оставляет Убийцу Горгоны. Растворяется в молчании, уходит в горы, ища другую жертву…
– Кровь дракона.
Это был не вопрос – утверждение. В ответ Эхион едва заметно кивнул. Зелья хтониев многолики. Они могут вылечить и убить, укрепить тело и ослабить дух. Человек, титан, бог – древнее знание не ведает различий. Есть ли противоядие? – о да.
Кровь змеиного племени.
– Кровь, – сказал Персей. – На моих руках. Что они знают про кровь, шкуры с дерьмом? Что они знают про жизнь и смерть?
– Ничего, – улыбнулся спарт.
Он чувствовал, как земляной холм погребает его под собой. Клык Ареева Змея возвращался домой, на родину.
– Меламп? По приказу Анаксагора?
Эхион смежил веки, подтверждая. Вновь открыть глаза было все равно что поднять гору. Что ж, спарт поднял. Жизнь заканчивалась. Надо было подвести все итоги.
– Это… сделали вакханки… Не ты!..
– Да, – Персей уже заметил трупы. – Вакханки.
– Ты… опоздал…
– Я опоздал, – согласился сын Зевса.
– Один… еще жив…
– Он видел?
– Да. Добей его…
Луна, качнувшись, исчезла. В кустах розмарина раздался слабый шорох. Когда Персей вернулся, было ясно, что последний свидетель ушел в Аид, на берега беспамятной Леты.
Нет, не последний.
Спарт Эхион умер мигом позже.
…конечно же, они не послушались.
Время тянулось загустевшей смолой. Небо ворчало, спарт не возвращался. «Хорошо, если Эхион предупредил дедушку, – беспокоился мальчик. – А если нет?» Нога мерзко ныла. Ступишь на нее – лодыжку пронзает раскаленное шило. Тугая повязка, наложенная доброхотом из аргивян, помогала слабо. «Как теперь искать дедушку? На одной ножке скакать?»
Подошел Тритон, вздохнул:
– Болит, да? Сильно?
Тирренца тоже хотели перевязать, но он не дал. Вместо этого сел у ручья и стал промывать раны водой. Зачерпывал ладонями и лил, да еще жаловался, что пресная. Вот солененькую бы… Сейчас – гляди! – уже ходит. Хромает, и все.
– Когда сижу – ничего. А встанешь…
– Я тебя понесу. Я сильный. А ты легкий.
– Ты ж сам…
– Ерунда! Мы – морские. Завтра бегать буду.
– Если тебе не трудно…
– Да ну! – Тритон просиял. – Как мы ее?! А?
– Голыми руками! Львицу!
– Ага!
В пещере мяукали львята. Звали мать. Жалко их, подумал мальчик. Пропадут. Раздухарившись, аргивяне хотели убить детенышей, но те забились в глубь пещеры, в кромешную темноту, и никто из загонщиков туда лезть не рискнул. Все равно без львицы долго не протянут…
Дедушку надо спасать, напомнил себе Амфитрион.
– Идем?
Тритон воспринял его слова, как руководство к действию. Присел раскорякой, давая взобраться к себе на закорки.
– Этот ваш приказал… – заикнулся кто-то из аргивян.
– «Этого нашего» зовут Эхион, – перебил Кефал. – Мало ли, что его задержало? А кроме него, никто не знает, что мы здесь. Вы тут до осени сидеть собрались?
Поднялся галдеж. Мнения разделились; спор грозил затянуться.
– Мы идем. А вы как хотите. Дождетесь, из пещеры Тифон вылезет…
Загонщики шустро потянулись следом.
Отряд вел Кефал. Может, он и любил прихвастнуть, но следопытом был хорошим. Время от времени он указывал Амфитриону: вот, здесь шел спарт. Мальчик кивал, Тритон бурно восторгался. Ему искусство Кефала казалось чудом. Наверное, потому, что в море следов нет. Когда взбирались по склону, Тритон оступился. Перед глазами крутнулось небо, кусты, осыпь… В пострадавшей ноге что-то щелкнуло. Вспышка боли – и… Амфитрион с осторожностью поднялся. Лодыжка ныла по-прежнему, но шило исчезло.
– Ты как? – испугался Кефал.
– Нога…
– Сломал?!
– Кажется, я теперь идти могу.
– Герой нашелся! Пусть он тебя дальше несет.
– Да я сам…
– Я понесу! – виноватый Тритон чуть не плакал. – Я больше не упаду…
Этих не переупрямишь, понял мальчик, взбираясь на тирренца. Но когда Кефал, углубившись в мокрый подлесок, вдруг замер и вскинул руку, Амфитрион сполз с Тритоновой спины. Отобрал у тирренца свой дротик, встал рядом. Загонщики толпились позади, бормоча молитвы.
– Не стойте столбами. Идите сюда…
Это был голос дедушки!
Спеша к деду, мальчик не заметил, что осторожный Кефал отстал.
– Дедушка! – шепот внука обжег ухо Персея. – Тебя отравить хотят!
– Знаю, – кивнул Персей, мрачный как ночь.
– Меламп с ванактом! Это заговор! Мы с Кефалом сбежали…
– Вижу.
У мальчика отлегло от сердца. Привычная дедова краткость значила, что бегство из Аргоса было не напрасным. Откуда дед знает? Ну конечно, Эхион рассказал! Где спарт? Мальчик огляделся. И увидел грот, до половины заваленный камнями. На траве темнели бурые пятна. Меж камнями торчала грязная ступня; к ней прилипла метелка розмарина.
– Вакханки?! – выдохнул Кефал. – Это вакханки их?
– Да, – кивнул Персей.
Словно ворон каркнул. Лицо – мрамор. Пламя из-под бровей. Ярость Зевсовой молнии. Впору бежать, не чуя под собой ног. Руки Убийца Горгоны сцепил за спиной – намертво. Боялся, что руки не выдержат. Начнут мстить, не разбирая правых и виноватых.
– Они все погибли?
– Все. Я опоздал.
Персей по обыкновению смотрел не в глаза Кефалу, а выше и правее. Юноше до озноба, до судорог в мышцах хотелось оглянуться. Казалось, там, за плечом, притаился неведомый враг.
– Эхион?
– Да. Они в гроте.
– Папаша?
Тритон протопал к гроту. Раз за разом младший тирренец повторял: «Папаша?» – будто надеялся, что кормчий откликнется. В его голосе слышался мяв львят, забившихся в самый темный угол пещеры. Не дождавшись ответа, Тритон заглянул внутрь. Долго стоял; молчал, горбился. Потом отыскал поблизости здоровенный обломок базальта, крякнув, поднял – и потащил к гробнице, где лежал его неудачливый папаша.
