От неожиданности и яркости света Торвард зажмурился, старуха и Айнедиль разом вскрикнули. Кальях отпустила его руку, и он невольно прижал ее к лицу, ощущая влагу, текущую по пальцам.
– Котел Айне признал тебя! – торжествующе воскликнула Кальях. – Богиня подтвердила то, о чем догадался мой ум. – Ты – сын дочери моей дочери, моей средней дочери Эртех. Трех дочерей дала мне Богиня: старшую, Тарнгире, отдала я замуж в землю Эриу за короля Аэда Руада, но она умерла, не успев дать продолжения роду. Вторую, Эртех, увезли враги, и она скрыла свое имя, ушла под землю, как зерно, чтобы вернуться после плодоносящим стеблем. Третью мою дочь, Моглионн, я отдала за храброго вождя, который много лет служил защитой нашей земле, и она дала мне внучку Градере, которая была увезена на Тюленьи острова, стала там королевой и вернулась ко мне вот этим цветком, Айнедиль, дочерью Эйфинна и Градере. А теперь и Эртех вернулась ко мне могучим деревом, деревом побед.
Торвард сел на камень и запустил обе руки себе в волосы, чтобы голова не раскололась на части. Эта старуха, Кальях, – его прабабка! Бабка кюны Хёрдис, мать той рабыни, которую в доме Фрейвида назвали Йорейдой и до настоящего имени которой никому там не было дела. Он – потомок этой старухи, потомок Дома Круитне и народа «черноголовых»! Вот чья кровь в нем пробудилась, сделав его таким смуглым и таким непохожим не только на светловолосого Торбранда конунга, но даже и на Хёрдис, у которой была светлая кожа и всего лишь темно-русые волосы. Все-таки в ней была только четверть крови этой старухи, черной, как сама земля. И вот от кого Хёрдис Колдунья унаследовала свои невероятные способности – способности древнейшего рода жриц и заклинательниц. И эти силы раскрывались в ней тем полнее, чем более трудные испытания вставали перед дочерью Эртех и внучкой Кальях.
– Сама Богиня привела тебя сюда, чтобы засыхающие ветки Дома Круитне сплелись и вновь зазеленели, исполнившись жизни! – сказала Кальях. – Я приветствую тебя, сын дочери моей дочери, и пусть обретение материнского рода даст тебе сил!
«Они мне очень нужны», – подумал Торвард, хотя сейчас силы нужны были ему в основном для того, чтобы справиться с этими новостями.
То, что он всегда считал своим позором, – родство с рабыней Йорейдой – вдруг обернулось гордостью. Соединяя в себе, как оказалось, кровь фьялленландских конунгов и древних владык круитне, он был на голову выше многих правителей Морского Пути и мог теперь гордиться своими черными волосами, доказывавшими это родство. Но занимало его сейчас не это, а само то, что он сидит на краю той бездны, из которой вышел его род.
– Идем! – Айнедиль взяла его за руку и повела куда-то. – Тебе надо отдохнуть.
– У меня, это… – хмурясь и с трудом соображая, проговорил Торвард. Он не был бы конунгом, если бы не вспомнил сейчас о том, о чем обязан был вспомнить. – У меня же тут дружина. Тут в поселке двенадцать человек, они же меня ждут, не знают, куда я подевался. А там, на берегу, где дорога начинается, еще почти триста человек. Надо за ними послать, а то они решат, что меня убили, и пойдут мстить.
– Мы позаботимся о них.
– Нет. Хотя бы телохранителей я должен увидеть сам, а то ребята не поверят, что я правда жив.
Оказалось, что даже ночь еще не кончилась, но все двенадцать его спутников уже собрались у подножия горы и совещались, пора ли им лезть внутрь выручать своего конунга или подождать до рассвета. Показавшись наружу и успокоив людей, Торвард послал Сёльви с хирдманами рассказать обо всем Халльмунду и привести его в Арб-Фидах с остальной частью дружины. На следующую ночь он и ближняя дружина уже разместились в королевском доме, а остальные пока частично нашли себе место в остальных домах поселка, частично заняли землянки и шалаши, оставшиеся после праздника.
Устраивались они на неопределенно долгое время. Никакой особой цели странствия Торварда не имели, а уезжать отсюда он пока не хотел. Айнедиль по-прежнему стремилась стать его женой: шестая степень родства между ними делала такой брак желательным для закрепления и обновления крови древнего дома вождей и жрецов, в каковых домах браки между братом и сестрой, по образцу, данному самими богами, всегда считались наиболее достойными и почетными. Самого Торварда их родство тоже не смущало: он и раньше считал себя выше всех ограничений, и кровная связь между ним и женщиной, которая могла выпросить у Богини прощение для него, становилась дополнительным преимуществом.
Однако даже то, что он оказался правнуком Кальях, кое-что объясняло, но ничего не меняло в его судьбе. Сила Айнедиль меньше, чем сила Эрхины, наложившей проклятье, – она может ослабить его, но не может снять совсем. «Либо проклятье снимет та, что наложила, либо ты сам сожжешь его в себе», – говорила ему Кальях. И проклятье, притушенное, но не уничтоженное, остается чем-то вроде затаившегося пламени, которое в любое мгновение может вспыхнуть и сжечь «дом с людьми на скамьях», как говорит Властитель.
– Не торопись, возлюбленный мой, насладись отдыхом в этом доме, куда привела тебя Богиня, – убеждала его Айнедиль. – Ведь весна еще только в самом начале, мир еще не свободен от оков тьмы и холода, и еще не время пускаться в путь тому, у кого есть дом.
Когда мужчину уговаривает молодая и прекрасная женщина, то ее собственная красота значительно подкрепляет любые доводы. Дружина тоже не имела причин жаловаться и не возражала против того, чтобы задержаться на острове Фидхенн. Весной им захочется в море, но пока и ярлы, и хирдманы были рады найти прочную кровлю, горящий очаг, пиво, мясо, а многие – и женщину, ведь после летнего набега на острове не одна только королева Айнедиль лишилась мужа. А женщины здешние, невысокие ростом и смугловатые, были все же не так неприглядны, как поначалу опасался Хедлейв, так что даже привередливый и избалованный Эйнар вскоре уже все ночи пропадал у одной молодой вдовы, которая совсем не понимала языка сэвейгов и потому заливисто смеялась над всеми его шуточками, даже не самыми удачными.
Часть дружины разместили по уцелевшим поселкам, и королева могла быть уверена, что, если снова явится тот вождь, обугленные следы чьих подвигов фьялли видели на побережье, за ее подданных будет кому постоять. Но все-таки зима – не время для путешествий и походов, и до самого «ягнячьего месяца» ни один «морской конунг» не искал добычи в этих водах. Зимой событиям еще не время происходить, они лишь вызревают во тьме ночи года, чтобы явить себя миру весной.
Весна понемногу приближалась. Весь «мягкий месяц» домочадцы Камберга редко виделись с соседями, занимаясь хозяйством, но близились праздники начала весны, а с ними неизбежные пиры и встречи. Женщины сходили в лес, принесли по охапке березовых ветвей и поставили их в воду – к Празднику Дис на них появятся зеленые почки. Уже вплотную подошел Хейтстейн – Праздник Горячего Камня [11], и хёвдинга с его семьей пригласили на пир к одному из самых богатых хозяев округи – Ивару хёльду из усадьбы Медвежья Голова. Ивар хёльд был родным братом фру Лив, поэтому отказаться от приглашения они никак не могли.
