Магхерн недоверчиво огляделся, не зная, что ответить.
— Полковник, что вы от меня хотите? Что я могу сделать?
— Свою работу, Магхерн.
— Полковник, вы хоть видели доки в последнее время?
Саррен вновь посмотрел на него и без всякого веселья рассмеялся.
— Я выгляжу так, словно недавно видел что-нибудь кроме докладов о потерях?
— Я не могу ничего сделать в доках, — Магхерн покачал головой, чувствуя нереальность происходящего. — Я не чудотворец.
— Я понимаю, что у тебя… значительный… объём работы.
— Даже будь её вдвое меньше. У нас отставание на недели, скорее месяцы, и нет места для разгрузки.
— Мне всё равно нужно больше от тебя и твоих бригад.
— Конечно, сэр. Вернусь через секунду, вот только отолью дорогим белым вином и превращу в золото всё к чему прикоснусь.
— Это не повод для шуток.
— А я и не смеюсь, помпезный сукин сын. ”Работай усердней”? ”Больше”? Ты сошёл с ума? Я ничего не могу сделать!
Ближайшие офицеры начали косо смотреть на Магхерна. Саррен вздохнул и потёр кончиками пальцев закрытые глаза.
— Я с пониманием отношусь к сложностям твоего положения, но это лишь первая неделя осады. Дальше будет только хуже. Мы все будем спать гораздо меньше, а работать всем нам придётся гораздо больше.
— Более того, я знаю, что ты пашешь до изнеможения, а твой труд мало ценят, но ты не единственный кому сейчас тяжело. И уж, по крайней мере, ты точно переживёшь многих из нас. Мои люди на улицах сражаются и умирают за твой дом, за то, чтобы ты мог продолжать жаловаться на мою несправедливость к тебе. У меня сотни тысяч горожан с оружием в руках противостоят величайшему вторжению, которое когда-либо видел этот мир.
— Сэр, — Магхерн вдохнул. — Я сделаю…
— Ты заткнёшься и дашь мне договорить. У меня взводы гвардейцев потеряны за продвигающимся фронтом врага, их без сомнения порубили на части топоры диких ксено-монстров. У меня в бронетанковых дивизиях заканчивается горючее из-за проблем с пополнением запасов в осаждённых кварталах. У меня титан класса ”Император” на коленях, потому что его командир была слишком разгневана, чтобы думать головой. У меня горят окраины города, люди спасаются бегством, но бежать некуда. У меня десятки тысяч солдат умирают, чтобы не дать врагу прорваться к Магистрали Хель — люди гибнут за дорогу — потому, что как только твари прорвутся к хребту улья, мы все умрём гораздо быстрее.
— И так, я абсолютно ясно высказался, что, несмотря на понимание твоих трудностей, я ожидаю, что ты с ними справишься? Нам для дальнейшего прояснения ситуации ни с кем больше не надо переговорить? Мы достигли полного взаимопонимания?
Магхерн сглотнул и кивнул в ответ.
— Хорошо, — улыбнулся Саррен. — Это хорошо. Чем ты можешь мне помочь, докер?
— Я… поговорю с бригадами, полковник.
— Признателен за понимание ситуации, Томаз. Свободен. А теперь кто-нибудь установите надёжную вокс-связь с реклюзиархом. Мне нужно знать, насколько он близок к тому, чтобы титан вновь пошёл.
В когнитивном зале Гримальд стоял перед искалеченной Зархой.
Спокойный, размеренный гул доспеха периодически искажало механическое дребезжание. Одна из внутренних систем, связывающая силовой ранец с доспехом, работала неправильно. Серебряную маску шлема-черепа покрывала кровь орков. Левое коленное сочленение брони лязгало при каждом шаге — сервомоторы внутри были повреждены и нуждались в почтительном уходе ремесленников ордена. Доспех обгорел на месте свисавших с наплечников свитков с обетами, а керамит потрескался.
Но он был жив.
Вставший рядом Артарион также выглядел потрёпанным. Остальные остались на страже в соборе наверху. Орков постигла кара — они были убиты за богохульство.
— Мы зачистили твой титан, — процедил Гримальд. — Теперь вставай, принцепс.
Зарха продолжила висеть в молочной жиже, не слыша капеллана, даже не двигаясь. Выглядело так, словно принцепс утонула.
— ”Вестник Бури” забрал её, — тихо произнёс модератус Карсомир. — Она была старой и много лет силой воли подчиняла ядро титана.
— Она ещё жива, — заметил рыцарь.
— Только плоть, и то ненадолго, — казалось, что Карсомиру было больно даже от объяснений. Покрасневшие глаза модератуса окружали тёмными круги. — Дух-машины ”Императора” гораздо сильнее любой души, которую ты можешь представить, реклюзиарх. Прекрасные титаны создают как малое воплощение самого Бога-Машины. В них заключена Его воля и Его сила.
— Ни один дух-машины не равен живой душе, — сказал Гримальд. — Она была сильной. Я чувствовал силу в ней.
— Ты не смыслишь ничего в нашей метафизике! Кто ты такой, чтобы поучать нас? Мы были связаны с ядром титана до конца. Ты никто, ты… чужак.
Гримальд повернулся к членам экипажа, что сидели за системами управления, сочленения повреждённого доспеха капеллана заворчали.
— Я проливал кровь, защищая вашего титана, как и мои братья. Если бы я не спас ваши жизни, то вас бы вырвали из тронов и погребли под обломками вашей же неудачи. Человечек, я убью тебя на месте в следующий раз, когда ты назовёшь Храмовника никем. Это вы никто без своего титана, а он уцелел благодаря мне. Помни, с кем говоришь.
Экипаж тревожно переглянулся.
— Он не хотел оскорбить вас, — пробормотал один из техножрецов через встроенный в лицо вокс-передатчик.
— Мне всё равно, что он хотел. Меня интересует то, что есть сейчас. И теперь. Заставьте титан двигаться.
— Мы… не можем.
— Заставьте любым способом. ”Вестник Бури” должен был действовать совместно с 199-й бронетанковой дивизией Стального легиона ещё час назад, и из-за отсутствия поддержки им приходится отступать. Хватит медлить. Возвращайтесь в бой.
— Без принцепс? Как мы сможем это сделать? — Карсомир покачал головой. — Она покинула нас, реклюзиарх. Весь этот позор, гнев от поражения. Мы все почувствовали, как в неё ворвался титан. Разум Зархи соединился со всеми предыдущими принцепсами, объединился с ядром титана. Душа захоронена, как если бы тело было в могиле.
— Она жива, — прищурился рыцарь.
— Пока. Но именно так умирают принцепс.
Гримальд снова повернулся к амниотическому саркофагу и неподвижной женщине в нём.
— Это неприемлемо.
— Это правда.
— Значит правда, — зарычал реклюзиарх, — неприемлема.
Она плакала в тишине — так, как может только кто-то действительно одинокий, когда нет позора в том, что тебя могут увидеть.
