— Всю боль галактики, если это докажет, что я прав, — ответил Астелян.
— Веришь, что я сумел держать тебя живым целых сто дней?
— Да, да, верю, — Астелян снова свесил голову на грудь.
— На самом деле я занимался тобой только пятнадцать дней, — сказал капеллан с мрачной улыбкой.
— Пятнадцать? Невозможно.
Сила, которую ощутил Астелян, снова ушла из его тела. Неужели это правда? Он вытерпел всего пятнадцать дней этой муки?
— Я не лгу, зачем мне лгать? — сказал Борей, скрестив руки на груди — Тебя привезли судя пятнадцать дней назад. Эти мучения и эта боль — работа пятнадцати дней. Ты можешь положить всему конец. Только три шага, и ты уйдешь из камеры и оставишь страдания позади.
Астелян посмотрел на сияние в дверном проеме, оно манило и издевалось над ним с равной силой, потом дважды шагнул, добрался до самой двери и остановился, давая передышку протестующему организму.
— Шаг, всего один шаг, — подстрекал Борей.
Астелян оперся о косяк, обернулся и поглядел на капеллана-дознавателя. Размахнувшись, захлопнул дверь так, что лязг разнесся по всей камере. На мгновение, всего лишь на долю секунды с лица Борея словно бы сползла маска, в выражении мелькнуло одобрение, которое быстро исчезло, стертое обычной ничего не значащей манерой держаться.
Потом Астелян выпрямился, целеустремленно прошагал назад к плите, лег на неё и уставился на капеллана. Борей подошел и склонился над пленником.
— Очень хорошо, ты сделал свой выбор, — сказал он. — Но есть и другой способ. Путь, который мы можем пройти без цепей, без боли, без брата Самиила.
— Я слышать больше не хочу о твоих трюках, — ответил Астелян, отвернувшись в другую сторону.
— Трюки тут не нужны. Я уберу ножи и крючья, и мы поговорим как космодесантник с космодесантником, — голос Борея звучал тихо и мягко. — Прошу об одном — открой мне свой разум и сердце. Проверь чувства, определи мотивы. Пусть вековая ненависть, годы изоляции и непонимания не застят твои глаза. Внимательно изучи свои желания, и ты увидишь, насколько они чисты.
— Я отлично знаю, что чисты, — ответил Астелян с вызовом.
— Это до поры, — Борей наклонился над плитой. — Мы просто побеседуем, ты меня выслушаешь, я тебя выслушаю, и ты поймешь, что твои аргументы легковесны.
— А я думаю, что нет, — фыркнул Астелян.
— Тогда тебе нечего скрывать, говори свободно, расскажи мне свою историю, открой свои мысли, и мы посмотрим, — настойчиво повторил Борей.
Астелян сел и посмотрел на капеллана в упор, но понять хоть что-то по лицу Борея не получалось.
— Что ты хочешь узнать? — спросил Астелян.
— Расскажи мне о твоей родине, о Калибане.
— Ты хочешь открытого и правдивого разговора, и все же твой первый вопрос выдает твое невежество, — рассмеялся Астелян, но кашель перешел в удушье и позывы к рвоте.
— Что ты имеешь в виду?
Борей нахмурился в замешательстве. Астелян лег спиной на плиту и выждал, пока восстановится прерванное дыхание.
— Калибан мне не родина и никогда ею не был, — ответил он. — Я родился на Терре, в семье, предки которой освободили древнюю родину человечества от злого гнета Эры Раздора. Император явил себя, указал нам цель, и наши люди сражались рядом с ним, плечом к плечу. Когда он создавал новый тип воина-сверхчеловека, то выбрал первых испытуемых из моего народа. С помощью этих воинов Император отвоевал Терру, и человечество очутилось на пороге золотого века, века Империума. Нет ничего странного в том, что многие из нас стали командирами Великого Крестового Похода, и я оказался в их числе. Вот почему ты заблуждаешься — моя родина это Терра.
— Значит, Калибан никогда не заботил тебя? — предположил Борей.
— Это тоже неправда, — Астелян закрыл глаза, чувствуя, как от напряжения по лицу струится пот. — Когда легионы покорили галактику, вернули человечеству миры, освободили людей от их собственного невежества и от чужаков, мы обрели примархов. У примархов был несколько иной вид геносемени, схожий с тем, при помощи которого создавали нас, так что судьба каждого воина-предка из любого первого легиона отчасти вязана с судьбой примарха. Лев Эль-Джонсон нашелся на Калибане, это стало для нас праздником. Император сказал, что Темные Ангелы обрели новый дом, и мы радовались, потому что успели отдалиться от Терры.
— И что случилось дальше? Как вышло, что ты встал на темный путь предательства? — голос Борея звучал ровно и не выражал никаких эмоций.
— Эль-Джонсон получил под командование легион, а мы приняли Калибан и стали считать его своим домом, когда Эль-Джонсон получил под командование легион, мы думали, что привыкнем, — Астелян отвечал медленно, собираясь с мыслями и игнорируя обвинения в предательстве, у него не осталось сил оспаривать каждую колкость Борея. — Новых Темных Ангелов набирали среди жителей Калибана, хорошее решение, потому что эти люди получали истинную цель, столь редкую в те беспокойные времена. Я тогда ещё не знал, что наш новый примарх предаст нас и попытается разрушить все, что мы сделали.
— Расскажи мне о сражении на Калибане. Как это началось? — спросил Борей.
— Наш славный и якобы мудрый примарх нас бросил. Он отвернулся от появившихся без него, хоты мы приветствовали Эль-Джонсона, будто вновь обретенного отца, и приняли его мир как собственный.
Волна холода прокатилась по телу Астеляна, когда он подумал о событиях, заставивших его обратиться против примарха.
— Он совершил серьезный промах, но мы дали клятву верности и не нарушили бы её. Мы надеялись, что наш примарх поймет свою ошибку. Я собрал депутацию, но она вернулась, не получив ответа. Даже ответа не дал! Эль-Джонсон промолчал и издали окатил всех нас презрением.
— И каким образом Лютер склонил тебя ко злу? — спросил Борей, его голос становился все настойчивей.
— Лютер? Ха! — Воскликнул Астелян, и тут же закашлялся, прошло несколько секунд, прежде чем он снова смог заговорить. — Ваша история демонизирует Лютера, перекладывает на него вину за все, что случилось с Темными Ангелами, но как мало в этом правды… Легенда удобная, выставляет его злодеем, гадюкой, которая исподтишка ужалила покорившего галактику Льва. Однако, величайшим было предательство самого Эль-Джонсона! Без меня Лютер так и продолжал бы разглагольствовать и вопить в своей башне, но не добился бы результата.
— Хочешь сказать, что это ты несешь ответственность за раскол нашего легиона, а вовсе не Лютер? — не в силах скрыть недоверие, ахнул Борей. — Это великое и страшное признание.
— Я такого не говорил, — ответил Астелян тихо. — Очень часто факты истории не так удобны, как написанные слова. Не подлежит сомнению, Лютер сам оказался пострадавшим. Для примарха он был как отец, был ему близким другом и союзником. Спас Эль-Джонсона от смерти в лесу. И чем Эль-Джонсон ему отплатил? Загнал на Калибан, как и всех нас. Оставил Лютера гнить там, а для себя тем временем искал славы.
