Вот так ему досталась та, что сидела сейчас на ложе, облаченная в невесомый египетский батист. Когда он вошел, служанки стайкой выпорхнули из комнаты, не смея поднять глаза на эмира. Евнух убедился, что в комнате нет посторонних, и запер тяжелую дверь, оставив их одних.
Ханна улыбнулась хозяину. Она встала на колени, широко раздвинула бедра, и качнула головой. Волна тяжелых русых волос хлынула на ее плечи и лицо.
– Моя бесподобная светлоокая Ханна! Моя покорная серна, подари мне все сладости мира! – заговорил Бургун, туша свечи голыми руками.
Он повалил ее на шелк и тонко зазвенел разрываемый на ее груди батист. Эмир искал в темноте ее губы, что впиться жарким поцелуем. Но как только закрывал глаза, черная решетка снова надвигалась на него. Вдыхая с ее тела пряный запах гвоздики, он вдруг задрожал от озноба. Потайным мрачным холодом несло от раскрытых слюдяных оконцев. Щебет фонтанов, шелест дивных растений, рассаженных по всей комнате, ночная трель соловьев в позолоченных клетках – все шептало ему о приближении черной, обросшей человеческой коростой, решетки.
– Почему мой хозяин невесел? – щебетала Ханна, выгибая стан, одаривая его сладкой мякотью своего тела.
– Почему мой хозяин невесел? – повторила она, когда он слился с ней, яростно входя в преддверье рая. И в этот миг ему привиделось страшное.
– О, Ишнар! Спаси меня! – закричал эмир дико и отпрянул от наложницы.
Ханна поднялась вслед за ним. Мягкий свет луны полоснул по ее округлому девичьему лицу. Но тут девица качнулась и луч сместился, осветив еще одно лицо, точно такое же, как первое. Двухголовая наложница, медленно покачивая раздвоенной шеей, сидела перед владыкой.
– Почему мой хозяин невесел? – прощебетала одна голова.
– Да, почему мой хозяин невесел? – вторила ей вторая.
Что-то бормоча, эмир стал отползать от нее, неловко оскальзываясь и дрыгая ногами.
– Уйди! Во имя Ишнар! Сгинь! – яростно махал он свободной рукой, пытаясь подняться на ноги. Наконец ему это удалось. Он опрометью выбежал из спальни и закрыл за собой тяжелые двери.
Прямо за дверью, на расстеленном коврике, тихо посапывал евнух.
– Вставай, Пайлаван, сын собаки! – пнул его эмир, визжа и плюясь.
Евнух вскочил, как ужаленный. Он сонно таращился на Бургуна, силясь понять, чем не угодил хозяину.
– Велю казнить, велю отделить твою голову от жирной шеи! – шипел эмир в истерике. – Измена! Околдовали!
– Кого околдовали, о слепящий лучами мудрости?! – недоумевал евнух.
– Ханна! Наложница! У нее две головы!
На лице евнуха появилась растерянность.
– Как две головы?
– Иди и посмотри! – эмир указал рукой на тяжелый медный засов.
Евнух замялся, маленькие его глазки забегали. Он что-то высунул изо рта, длинное и черное, но тут же спрятал за щекой.
– Что у тебя во рту?! Сосуд с ядом? Ты хочешь отравить эмира? – взвизгнул Бургун. Он схватил слугу и с силой дернул за бороду, пытаясь открыть ему рот. Черный раздвоенный змеиный язык выскочил изо рта евнуха и лизнул светлейшего правителя по щеке.
– Измена... – прошептал эмир, чувствуя на щеке чужую холодную слюну. Его ноги ослабели и он привалился спиной к глиняному изразцу стены.
Евнух осмелел и по-звериному склонил голову, рассматривая лицо хозяина, словно в первый раз его видел.
Откуда нашлись силы – неведомо, но эмир вскочил и с криком бросился вниз по лестнице. Он бежал по узкому коридору, освещенному желтым светом ламп, распугивая саму тишину. В опочивальне визиря горел свет.
– Измена! – закричал эмир, вбегая к нему. Окруженный пустыми винными кувшинами, визирь сидел на подушках и курил кальян. Увидев Бургуна, он поднялся, неловко опрокинув серебряную чашку.
– Что случилось, о равновеликий с небом!
– Дворец заколдован! Евнух! Ханна!
Визирь проводил эмира к подушкам, обернул его теплым покрывалом, налил вина, всячески пытаясь его успокоить.
– У наложницы две головы! У евнуха змеиный язык! – стучал зубами Бургун, расплескивая вино.
– А у меня?
Бургун перестал пить, услышав этот вопрос. Визирь стоял перед ним, подбоченись, глядя на него сверху вниз.
– Саирбоб! Как ты смеешь стоять, когда владыка сидит?! – процедил эмир сквозь зубы. Визирь в ответ отступил назад. Что-то большое и округлое топорщилось под полами его халата.
– Что у тебя за спиной?! – завизжал эмир. Опять его обдало холодом и черная тень решетки промелькнула перед глазами. Тяжелый толстый хвост вывалился из халата визиря и гулко плюхнулся на ковер. Хвост был покрыт черным волосом, сквозь который светилась розовая кожа. Визирь вильнул хвостом и его пушистый кончик игриво запрыгал по ковру.
...Эмир бежал по дворцу, шарахаясь от стражников, тщетно надеясь найти уголок, где его не пробирал бы до костей холод, и не маячила бы перед глазами чернота. Но когда он увидел в дальнем конце зала чью-то маленькую фигурку, ужас обуял его окончательно. Странная фигурка держала в руках что-то округлое и направлялась к нему.
Эмир отступал, а странный человек шаг за шагом надвигался на него. Эмир бросился на смотровую башню. Фигурка неуклюже двинулась за ней. Лампы едва освещали стены и каменную лестницу. Оттолкнув тяжелую бронзовую решетку с изображением прыгающих тигров, Бургун взошел на обзорный венец, с которого был виден весь великий Шгар, усыпанный праздничными огнями. С разных концов доносился звон дутаров и сопелок, удары дапа и переливчатые голоса певцов.
Нелепая тень легла на стены, изломилась на гипсовом барельефе, изображавшем подвиги эмиров с самого дня основания Шгара. Маленький человек поднимался на башню вслед за эмиром. Бургун со страхом ожидал, когда фигурка предстанет на узком пятне света. И вот она появилась перед ним – это было обезглавленное тело дервиша Перьята, державшее свою голову под мышкой. Так базарный мальчишка держит горшочек с халвой, когда покупатель закидывает в рот полную ложку сладкой вязкой каши.
– Уйди! Отступи, колдовство! – закричал эмир, пятясь к бронзовым прутьям, за которыми гулял ветер.
Руки дервиша приподняли голову. При свете факела было видно скорбное лицо мертвеца, прокусившего свой язык в предсмертных муках. Свободной рукой тело дервиша потянуло челюсть вниз, пытаясь освободить язык от страшной хватки.
Эмир понял, что дервиш собирается что-то ему сказать.
– Ты есть наваждение! Тебя нет на самом деле! – закричал эмир, не имея ни малейшего желания беседовать с презренным мертвецом. Отказав себе в этом последнем проявлении рассудка, эмир перебрался за решетку, навис над городом и разжал руки.
© Рустам Ниязов
Москва-Алматы
