— Сами видите, у нас тут не изобилие, — раздосадованно добавил Дорден.
Бинты для комиссара он достал из собственной полевой аптечки, лежавшей на ближайшей скамье. Материалам местного лазарета он не доверял — один их вид заставлял усомниться в их свежести и стерильности.
Обнаженный по пояс, Гаунт сидел на каталке, зафиксированной у стены креплениями на полу. Когда комиссар пытался шевельнуться на грязном, смердящем матрасе, все медные крепления каталки начинали жалобно скрипеть.
Дорден обмазал руку комиссара синим стерилизующим гелем, больно жгущим кожу. Затем скрепил края раны в плече бакелитовыми скобами, похожими на челюсти насекомых, и перевязал руку свежими бинтами. Гаунт попытался шевельнуть рукой.
— Не надо, — предупредил его врач. — Я бы заклеил искусственной кожей, если бы она здесь была. К тому же ране нужно дышать. Если хотите знать мое мнение, лучше вам отлежаться в госпитале.
— Спасибо, все в порядке, — произнес Гаунт, но на предложение врача отрицательно качнул головой.
Дорден только улыбнулся. Он не собирался давить на комиссара. Корбек тихонько попросил его не распространяться о произошедшем.
Старший военврач — невысокого роста, с седой бородкой и теплым взглядом. Он был старше всех в полку, работал врачом и на Танит, и его услуги пользовались спросом в поселениях Белдейна и в лесной глуши графства Прайз. Во время Основания его призвали в Гвардию для выполнения отчетности Администратума по медицинскому персоналу. Его жена умерла за год до Основания, а сын оказался в девятом взводе Первого Танитского. Его дочь вместе с мужем и единственным сыном погибли вместе с Танит. На руинах своей родины он не оставил ничего, кроме долгих лет работы. Теперь для него остался только долг перед последними жителями своего мертвого мира. Убеждения не позволяли ему пользоваться оружием. Среди Призраков Дорден был единственным, на кого Гаунт не мог рассчитывать в бою. Комиссара это не волновало, ведь шесть или семь десятков его гвардейцев были бы сейчас мертвы без Дордена.
— Я проверил на предмет заражения. Можно сказать, вы легко отделались, сэр. Нож был чист. Пожалуй, чище, чем мой! — Дорден рассмеялся, и Гаунт невольно заулыбался. — Весьма необычно… — посерьезнел он и замолчал.
— Почему необычно? — вскинул бровь Гаунт.
— Я так понимаю, что профессиональные убийцы обычно смазывают клинки ядом, в качестве подстраховки, — пояснил военврач.
— Не помню, когда я сказал, что это был убийца.
— Тут и говорить нечего. Конечно, я не солдат. Фес, я могу быть распоследним старым дурнем, но я не вчера родился.
— Не беспокойся об этом, Дорден. — Гаунт продолжал шевелить рукой, забыв о запрете врача. Мышцы откликались острой пульсирующей болью. — Твое обычное волшебство уже сработало. Останься в стороне, не вмешивайся в эту историю.
Дорден тем временем мыл хирургические иглы и зажимы в мутном антисептическом масле.
— В стороне? От чего? Ты что-то разузнал, Ибрам Гаунт?
Комиссар ошарашенно моргнул. Словно удар по лицу. Никто не разговаривал с ним в таком властном, отеческом тоне с тех пор, как он в последний раз говорил с дядей Дерцием. Или нет… Не в последний раз…
— Простите, комиссар. — Дорден отвернулся и начал рассеянно протирать инструменты белым полотенцем. — Я… я что-то заговариваюсь…
— Говори, что думаешь, друг.
— Они, — Дорден указал пальцем вверх, на палубу, — это все, что у меня осталось. Жалкие остатки народа Танит. Последняя ниточка, привязывающая меня к прошлому, к моему родному зеленому миру, который я любил всем сердцем. И я буду зашивать их раны, бинтовать, собирать их по кусочкам, пока не погибнет последний танитец или пока смерть не приберет меня самого. Пока не погаснут все горизонты этой Вселенной. Вы, комиссар, — не один из них. Но я знаю, что многие считают вас за своего. Что до меня, то я не знаю, что тут сказать. Наверное, в вас еще слишком много от хулана, на мой вкус.
— Кого? Кулуна?
— Хулана. Простите, сбиваюсь на родной язык. Иноземец. Непонятный. Это не переведешь одним словом.
— Ну да я понимаю.
— Это не оскорбление. Вы родились не на Танит. Но для нас вы уже стали родным. Потому что вам не безразлично, Гаунт. Вам не безразличны ваши Призраки. Я верю, что вы отдаете все силы, чтобы мы жили, чтобы мы обрели славу и, возможно, мир. Каждую ночь, отходя ко сну, я верю в это. Каждый раз, когда мы под огнем, когда сбивают один из наших челноков, когда ребята идут в штыковую. Вот что важно.
Гаунт пожал плечами — и тут же пожалел об этом.
— Серьезно?
— Знаете, я говорил с врачами других полков. В госпиталях на Фортис, к примеру. Они много чего рассказывают. Например, что комиссарам их полков наплевать на своих солдат. Они видят в гвардейцах пушечное мясо. Мы для вас — тоже куски мяса?
— Нет.
— Нет, конечно нет. Я не сомневался. Вот поэтому вы — редкий человек. Тот, кому бездомные Призраки могут довериться. Фес, может, вы и не родились на Танит, но, если вам грозит смерть, я беспокоюсь о вас. Во имя Призраков, я беспокоюсь, Гаунт.
Долгое молчание.
— Тогда я буду держать вас в курсе, — наконец произнес комиссар, шаря рукой в поисках рубашки.
— Спасибо. Знаете, Ибрам Гаунт, для хулана вы очень хороший человек. Вы как анрот для нас.
— Как вы сказали?
— Анрот, — резко обернулся Дорден, осознавая ошибку. — Я сказал, анрот. Это тоже не оскорбление.
— Что это значит?
— Анрот… — Дорден замялся, чувствуя пристальный взгляд комиссара. — Ну… это домашний дух. Это из детской сказки, которую часто рассказывали на ночь детям. Анроты — это добрые духи из других миров, прекрасных миров света и порядка, которые прилетают на Танит оберегать наши семьи. Ерунда, просто ностальгия. Сказки лесников.
— Почему это вам так интересно, комиссар? — вмешался новый голос.
Гаунт и Дорден разом обернулись. На скамейки возле двери сидел Брин Майло. И, судя по его лицу, внимательно слушал.
— И давно ты подслушиваешь? — неожиданно резко спросил Гаунт, сам удивившийся своему гневу.
— Пару минут, не больше. Анроты — часть танитской мифологии. Как друдфеллады, хранители деревьев, или нерсии, покровительницы рек и ручьев. Почему они так настораживают вас?
— Где-то я уже слышал это слово. Не припомню только где. — Гаунт поднялся с каталки. — Кто мог знать его? Впрочем, какая разница…
Гаунт уже собрался одеваться, но понял, что в его руках не рубашка, а скорее кусок рваной, окровавленной ткани.
— Майло, — жестко бросил он, — будь добр, принеси мне новую рубашку.
