– Ты в своем уме?
– А ты?
Вместо ответа Персей стал изучать статуи – в храме их было три. Первая, вырезанная из кипариса, изображала мальчика лет пяти – пухлый шалун, украшенный козьими рожками, играл со змеями. Вторая, из кедра, являла взору женственного юношу, похожего на Кефала. В венке из плюща, юноша указывал тирсом на восток. Третья – на нее пошел старый дуб – воплощала Косматого в облике зрелого мужчины. Борода и волосы его были всклокочены, извиваясь кублом гадюк.
Вся троица стояла на низких постаментах из гранита.
– Ты уже бог? – вопрос был адресован юноше. – Или еще смертный?
Персей повернулся к ребенку:
– Бог? Нет?
Рука его метнулась к третьей статуе:
– Ты? Кто ты сейчас?
– Это имеет значение? – тихо спросил Меламп.
Персей вытащил из ножен кривой меч.
– Нет. Ты прав.
Во тьме, кипящей молниями – той, что заменила фессалийцу дар прозрения – полыхнул ярчайший перун. Тьма выцвела застиранной тканью. На бледном, как сосновая доска, фоне обозначились контуры – царапины от ржавого ножа. Меламп вгляделся, морщась. В затылке колыхалась густая, жаркая боль. Контуры пришли в движение – Персей, да, конечно же, Персей. Силуэт размазан между статуями; высверк клинка, кривое жало выносит приговор – катится вниз голова рогатого малыша, голова юноши прыгает лягушкой по каменному полу, летит прочь голова бородача…
Тьма надвинулась, и видение пропало. Персей стоял четвертой статуей – мраморной. Ладонь его лежала на рукояти, но меч вернулся в ножны. Головы трех Дионисов смотрели на героя, покоясь на местах, отведенных им скульптором. Меламп вздохнул: почудилось. Этого еще не хватало – кощунство в храме, на глазах возлюбленных земляков.
– Когда бог становится богом, – брови Персея сошлись на переносице, – в этот день рождается его прошлое. Что бы ни было на самом деле, правда не имеет значения.
– Кто тебе это сказал?
– Жена.
Меламп вспомнил, как его били об алтарь, и промолчал.
– Так бог или нет? Еще или уже? В любом случае не все потеряно. Я ведь помню: когда бог умирает, его прошлое рождается снова.
– Это то, о чем я думаю? – фессалиец указал на меч Персея.
– Мне оставили серп Крона [87]. Как залог клятвы.
– Он и впрямь…
– Да. Ему все равно, что резать. Он так стар, что не делает различий между тобой и Аполлоном. Мне следовало бы помнить об этом. Один раз я поддался милосердию, согласившись на твое предложение. И проиграл. Второго раза не будет. Я пощадил тебя, Меламп. Трясись от страха до конца твоих дней! Если у меня заболит живот – ты первый на подозрении, отравитель. Я знаю, зачем сохранил тебе жизнь. Но и Косматый сохранил мне жизнь! Там, в горах – помнишь? – он погнал тебя спасать Персея, своего лютого врага. Выходит, Косматый тоже знает, зачем я нужен ему живым. Богу требуется герой? Ничего, разберемся…
Меламп встал с колен.
– Что произошло между тобой, – спросил он, – и Медузой? Там, на западе?
– Это известно всем.
– Что было по возвращении с запада?
– Это известно всем.
– А на самом деле?
– Это известно всем, – в третий раз повторил Персей.
– Значит, об этом не знает никто. И ты еще хочешь понять Диониса? Узнать, какое оружие он принес с востока? Какими путями идет к цели? Ведь это известно всем, а значит, этого не знает никто…
Змейка-улыбка путалась в кудрявой бороде Мелампа. Последнее, что осталось от змеиной природы фессалийца.
– Ногу! Ногу хватай!
Не в силах усидеть на месте, Амфитрион вскочил со скамьи. Он весь дрожал от возбуждения. Внизу, на арене, сбывалась мечта – там сошлись два борца. Один, жилистый, с рыжей гривой волос, походил на льва. Другой, приземистый крепыш, – на медведя. Мускулистое тело «льва» блестело на солнце полированной бронзой. Масла на него не пожалели. «Медведя» тоже умастили перед схваткой. Но из-за курчавой поросли, которой борец был покрыт с ног до головы – точь-в-точь учитель Деметрий! – он не блестел.
Амфитрион желал победы медведю. Леохар, прыгающий рядом – льву.
– Ногу!
Презрев мудрый совет, медведь сгреб соперника в охапку. Сдавил могучими лапами, с утробным рыком рванул на себя и вверх. Лицо борца сделалось сизым от напряжения. Он громко пустил ветры, но никто не засмеялся – все ждали броска. Лев утратил опору, ноги его оторвались от земли…
– О-о! – взвыли трибуны.
Лапы медведя поехали на скользком от масла теле. Зато лев вцепился в противника – не отодрать! В итоге упали оба. Повозились, выясняя, чья ломит, вскочили – и закружили по арене, примериваясь, как лучше взять очередной захват.
Леохар выдохнул с облегчением.
– Я ж говорил, – буркнул Амфитрион. – Надо было ногу хватать.
– Это запрещено.
– Кем? Тобой?!
– Ну, хотят запретить. Чтоб за ноги вообще не хватали…
– Пускай сначала запретят. А пока можно – хватай да вали!
«Хорошо, что дедушка не убил ванакта, – в сотый раз порадовался мальчик. – От покойника что за польза? Один траур. И никаких тебе состязаний. Хотя… Могли б на тризне устроить. В честь умершего. Нет, вряд ли. Откуда честь, если тебя Персей прикончил? За предательство? Ехали б мы сейчас в Тиринф, злые как собаки….»
– Ы-ы-ы! – согласились трибуны.
Стадион бушевал с раннего утра. Сперва зрителей радовали бегуны, потом перешли к интереснейшему – к борьбе. Хотя на состязаниях все интересно! И кулачные бои, и пращники… Уж тут-то мальчик знал, кто его любимец – Кефал! Ну и, конечно, гонки на колесницах. Только атлеты-силачи – люди-горы, спорящие, кто поднимет самый тяжелый камень – оставляли Амфитриона равнодушным. А дискоболов он побаивался. Ну, как опять кого-нибудь зашибут?
Историю дедушки он знал назубок.
Борцы сошлись. Лев исхитрился сделать подножку, но навалиться на соперника всем весом опоздал. Медведь кувыркнулся через бок с ловкостью, которой от него никто не ждал, и оказался на ногах. Круглая площадка располагалась перед «пращой», где сидели судьи, отцы города и уважаемые гости. Борцы были видны, как на ладони. Здорово, когда твой дедушка – великий герой! Ничего, вот вырастем – и мы тоже…
– У-у-у!
Медведь прорвался ко льву вплотную. Пыхтя так, что боги, и те оглохли бы, он ухватил соперника за бедро и подмышкой. Бросок через спину – лев грохнулся на арену, подняв облако пыли. Медведь упал сверху, выкручивая льву правую лапу, но почти сразу отпустил противника и встал. Держать льва было незачем – тот лежал без движения, оглушен падением.
– Победа!!! – первым заорал Амфитрион.
Воздев над головой кулаки, он скакал горным козлом.
– А-а-а!!! – откликнулись трибуны.
– Ти-ме-нет! Ти-ме-нет!
