На шкуре тираннозавра проступали кровавые пятна — видимо, кубинцы продолжали палить из автоматов, и ящер кричал от ярости и боли, а Макс все никак не мог перезарядить винтовку, но продолжал бороться с заевшим магазином, оглушенный, почти ослепленный этим жутким воем, ужасным запахом тухлого мяса из разинутой пасти, усеянной темными зубами, гневным взглядом крошечных, упрятанных в складках сухой кожи, налитых кровью глаз, — пока до его сознания не дошли глухие удары и громкий всплеск.
Забыв о винтовке, он смотрел, как уплывает раненый тираннозавр. Его тираннозавр, его надежда на будущее. Чудовище, живущее, чтобы убивать и есть…
Макс очнулся и с ужасом оглядел поляну, готовый завыть, подражая улизнувшему ящеру, — но кубинцы уже бежали к нему. А над телом Нгеле стоял бледный, но спокойный Че Гевара с уже ненужной колдуну медицинской сумкой на плече. Мария, всхлипывая, трясла за плечи Цветкова — и по ее лицу было видно, что русский жив, что если и ранен — то не смертельно, и все обошлось… Не повезло колдуну, подумал Макс почти весело. Не зря он боялся гнева духов.
Цветков вдруг со стоном поднял голову и слабо схватил Марию за руку, останавливая тряску. Безумным взглядом обвел поляну, сфокусировался на команданте. Спросил:
— Он успел?
— Кажется, успел, — ответил Че. — Надеюсь…
— Надо срочно послать курьера к Фиделю.
— Для начала надо выбраться отсюда, пока наш ископаемый приятель не вернулся и не привел друзей, — отрезал Че. — Разрывные его не берут, я правильно понял?
— Я промахнулся, — ответил Макс. — Может быть, если бы в голову…
Команданте рассеянно кивнул. Объяснения Макса были ему не слишком интересны — Че внимательно и настороженно оглядывал своих кубинских товарищей. Но те уже пришли в себя и шумно делились пережитым, хлопая друг друга по плечам и размахивая руками. Бесполезные автоматы лежали под ногами. Никто из них не был даже ранен; Че Гевара перевел дух и нахмурился, увидев, как кубинцы обошлись с оружием. Но с выговором можно было и подождать.
— Успел, — проговорил Цветков и безвольно обмяк на руках у Марии.
Она снова расплакалась. Одной рукой Мария смывала с лица Цветкова кровь, другой — аккуратно поддерживала голову. По ее щекам текли крупные слезы, но черты были совершенно спокойны и неподвижны — будто не с раненым она возилась, а с огромной и едкой луковицей. Внезапно Цветков приподнялся и пристально уставился на Марию. В его глазах плескалось горячечное веселье.
— Из большой экспедиции в Верхнее Конго до сих пор ни один не вернулся назад, — с чувством процитировал он на русском. — Вернешься со мной, Мария? Буду звать тебя Машка, а морду перекрасим, чтоб детей не пугать.
Мария недоуменно моргнула и обернулась к Максу.
— Товарищ Цветков, похоже, сейчас способен говорить только на родном языке, — объяснил он. — Хочешь, переведу?
Мария уже набрала воздуху, чтобы ответить что-то желчное, но осеклась: по лицу Макса она вдруг поняла, что перевести он может и перевод ей не понравится. Несколько секунд она внимательно смотрела в глаза зверолова, потом покачала головой.
— Я знаю, что он звал меня с собой, — сказала она. — Так?
Макс с кривой усмешкой кивнул:
— Ты догадлива, ведьма. Но…
— А больше мне знать не надо, — жестко ответила Мария и повернулась к Цветкову. Тот уже снова потерял сознание — лежал, приткнувшись затылком в ее ладонь, неподвижный, землисто-бледный.
— Как хочешь, — сухо ответил Макс и отошел.
— Не думаю, что об этом стоит рассказывать кому попало, — твердо сказал команданте. Макс с сожалением оглядел гигантские трехпалые следы — единственное свидетельство того, что тираннозавры по-прежнему существуют.
— Под кем попало вы имеете в виду моих коллег-зоологов? — мрачно спросил он и тоскливо оглянулся на Марию. — Не стану: кто ж поверит… Напомните мне, команданте, чтобы я на досуге рассказал вам о мегатерии из Боливии. С ним мне тоже здорово не повезло.
— Напомню, — кивнул Че. — Мне это намного интереснее, чем вы думаете.
Совсем рядом раздался визгливый хохот, хохот маньяка-идиота, только что лишившегося остатков разума. Макс оглянулся. В десятке метров от него появилась из зарослей пятнистая слюнявая морда и тут же скрылась — гиены пришли на кровь, но еще опасались приближаться к непонятным двуногим животным крупнее себя. Оставалось еще одно дело. Макс вяло кивнул команданте и двинулся туда, где уже кружили грифы и мелькали в высокой траве тени каких-то мелких зверьков. Животные покрупнее боялись людей, но мелкие падальщики уже готовы были пировать.
Чудовищный удар сорвал с Нгеле очки и вдавил их в лоб. Теперь Макс мог видеть тусклые, но все еще разноцветные глаза. От Нгеле мало что осталось, но главное было на месте. Под сбившимся набок массивным ожерельем скромно поблескивала фигурка Броненосца. Макс наклонился и, стараясь не смотреть на кошмарное месиво из мяса и костей, разрезал кожаный шнурок. Серебристый металл был испачкан кровью; особенно много ее было на мордочке фигурки — будто Броненосец только что поедал кровавое мясо. От этой мысли Максу стало нехорошо. Вздрагивая от отвращения, он вытер фигурку платком; отбросил испачканную тряпку в траву и запрятал Броненосца в карман. Тут же зачесались глаза.
Макс взглянул на команданте и хмуро сказал:
— Нгеле как минимум дважды заморачивал людей, которые приходили послушать вас, просто из желания проверить действие Броненосца, вы знаете об этом? И неизвестно, что именно они видели и что из этого выйдет. В следующий раз, когда вам понадобится этот предмет, скажите мне, что надо с ним делать, а не действуйте через кого-то еще.
— Договорились, — ответил Че и протянул Максу темные очки.
Ла-Игера, Боливия, октябрь 1967 года
Здесь была ночь — но луна стояла высоко в чистом небе, яркая, огромная, синеватая, — будто еще один ход в совсем уж иные пространства. Юльке даже не понадобилось включать фонарик, чтобы осмотреться. Линза выкинула ее в банановую рощу. Длинные, изрезанные по краям листья отбрасывали иссиня-черные тени; они слабо шевелились то ли от незаметного ветерка, то ли сами по себе. Гроздья плодов казались тушами гигантских чешуйчатых броненосцев, свернувшихся в клубки и повисших на ветвях. Но единственными звуками, которые услышала Юлька, был шелест листьев и дружный, налетающий волнами звон цикад.
Несколько минут Юлька сидела, обхватив себя руками, все еще парализованная страхом. Потом паралич сменила дрожь, озноб, от которого стучали зубы и ходили ходуном коленки. И только потом наконец пришли слезы.
