Валерия внезапно охватила смертельная усталость. Он выпрямился и набрал воздуха в грудь, задумав нечто немыслимое. Префект успокоился и посмотрел Бранну в глаза.
— А если я не подчинюсь вам?
Ответный взгляд Бранна был таким же тяжелым, как стоявшие в углу комнаты доспехи.
— У Освобождения много орбитальных орудий.
— Напоминает мне Эблану, — просипел Агапито. Он всматривался из пещеры в проливной дождь, превращавший луг в непроходимую трясину.
— Ага, — согласился сержант Ланкрато, еще один из терранских ветеранов, который принимал участие в умиротворении болотного города. Он рассмеялся при воспоминании. — Помнишь, как Гадрейг завел нас в ту трясину? По самые задницы в болоте, над головой летают звездные снаряды, а вокруг взрываются мортирные бомбы!
Агапито не присоединился к веселью товарища. Его охватила печаль.
— Я бы предпочел сидеть в том вонючем болоте, нежели здесь. Тогда мы хотя бы знали, куда идем, пусть это и было нелегко.
— Нельзя подолгу сидеть на одном месте, это самоубийство. Сам знаешь. Мы будем прятаться в пещерах, сколько сможем, а затем отправимся дальше.
— Да, знаю, но меня уже тошнит от того, что мы постоянно бежим от предателей.
— Меня тоже, — пророкотал голос из глубины пещеры.
Из сумрака вышел Коракс, уже без доспехов. На примархе был только черный нательник, вшитые в ткань провода и контуры очерчивали могучие мышцы. Коракс выглянул наружу, а потом перевел взгляд на космических десантников.
— Выйду проветрюсь, — сказал примарх.
— В этом? — судя по фырканью Ланкрато, наряд примарха его позабавил. — Странное время для прогулок.
Коракс криво улыбнулся.
— Я не дышал чистым воздухом вплоть до первой высадки с легионом. До сих пор не могу надышаться.
— Куда вы идете, милорд? — спросил Агапито.
— Огляжусь. С момента высадки прошел уже месяц, а от Саламандр и Железных Рук до сих пор ни единого слова. Мы не можем рисковать, пытаясь выйти с ними на связь, прихвостни Хоруса могут вычислить нас. Нужно выяснить, что происходит, найти другие легионы. Меня не будет несколько дней. Пока снаружи плохая погода, здесь безопасно. Если до моего возвращения небо прояснится, идите на запад к Лерганскому хребту, там мы встретимся.
С этими словами примарх растворился в дожде.
Коракс направился в сторону Ургалльских холмов, двигаясь быстрым шагом, который мог поддерживать многие дни кряду. Он избегал открытых равнин и держался ущелий и долин, никогда не показываясь на горизонте и обходя пепелища деревень и городов. Во время ходьбы он старался не думать слишком много. В этом не было смысла. Тридцать дней примарх спрашивал себя, почему это случилось; удивлялся, как Хорусу удалось привлечь на свою сторону так много братьев. Неважно, как Хорус поднял мятеж, главное, что ему это удалось. Если контрудар произойдет, то тем, кто останется верен Императору, придется собрать все силы. Если лоялисты будут рассредоточены, их уничтожат, легион за легионом.
Примарх занимал себя мыслями о стратегии, вспоминая сведения о топографии и характеристиках местности Исстваана-V. Он мысленно наложил карту с диспозицией противостоящих ему легионов, и принялся подсчитывать их силы, размещение и дыры в обороне.
Когда занялась заря, Коракс добрался до Тор Венгиса, горы, с которой открывался вид на зону высадки, где погибло столько его воинов. Оттуда он смог рассмотреть Ургалльские холмы. Над пейзажем доминировали громадные десантные корабли предателей: Сыны Хоруса, Железные Воины, Пожиратели Миров, Дети Императора, Гвардия Смерти, Альфа-Легион и даже Несущие Слово.
Увиденное заставило Коракса пасть духом. Столько братьев отвернулось! Казалось невозможным, чтобы те, кто еще пару месяцев назад так отважно сражались рядом с Гвардейцами Ворона, теперь охотились на них. Коракс понимал, что не сможет понять их предательства, но не мог сопротивляться желанию хотя бы попытаться. Ему нужно подойти ближе, пройтись по полю битвы, чтобы лучше осознать ее.
Так примарх Гвардии Ворона прокрался в Ургалльскую низину, положившись на способность, которой обладал, сколько себя помнил, и о которой предпочитал не распространяться. Коракс не знал, как ему это удавалось, но стоило ему сосредоточиться — и он мог незамеченным ходить среди людей. Долгое время он пользовался этой силой в борьбе против поработителей, разведывая их оборону. Его последователи не знали о его особом умении, но они много чего не знали о своем таинственном лидере.
Коракс исчезал не в буквальном смысле — столкновения с автоматическими сканерами доказали, что это не так, — просто человеческий разум не воспринимал его присутствие, если примарх этого хотел. Это подсознательное неверие было настолько сильным, что люди отказывались верить даже результатам сканирования или свечению на тепловом мониторе. За неимением лучшего определения, можно сказать, что для обычного глаза Коракс мог становиться невидимкой.
О его способности знал только один человек — сам Император. Спускаясь в низину, примарх вспоминал день, когда Повелитель Человечества прибыл на Освобождение, чтобы воссоединиться со своим сыном. Коракс помнил, с каким обожанием и благоговением его партизаны смотрели на выходящего из шаттла Императора.
Коракс обладал острой памятью, но все равно толком не мог вспомнить лицо отца, хотя он явно не ощутил того, что наполняло обычных людей таким трепетом. Император казался юным, но глаза у него были старше всего, что приходилось видеть Кораксу. Телом Император ничем не выделялся среди других людей, он не был ни высоким, ни низким, толстым или худым.
— Ты узнаешь меня? — спросил Император, когда они отошли от остальных. Реакция Коракса определенно удивила его.
— Да, ты словно из моих старых снов, — ответил Коракс. — Мне казалось, ты будешь выше.
— Интересно, — прозвучал краткий ответ Императора.
Тогда Император и объяснил Кораксу, кем тот являлся на самом деле — примархом, одним из двадцати воинов, созданных, чтобы завоевывать звезды для человечества. Коракс не сомневался ни в едином сказанном слове, присутствие Императора окончательно расставило все по своим местам. Они разговаривали весь день: о планах Императора и Великом крестовом походе. Коракс поведал отцу, что произошло на Ликее и о продолжающемся конфликте с планетой. В тот день они приобрели поддержку и верность друг друга.
Когда Коракс провожал Императора обратно до шаттла, Повелитель Человечества ласково положил руку на локоть примарха, его темно-синие глаза загадочно блеснули. Коракс помнил, какую теплоту почувствовал тогда, какое ликование в прощальных словах Императора:
