— Во мне сидит страх, и я злюсь — за то, что я испытываю этот страх. Арадриан — друг. Он — не соперник.
Абрахасиль повернул голову и улыбнулся. Корландриль почувствовал, что связь между ними еще более окрепла, словно он переступил через порог, над которым уже давно занес ногу.
— Это хорошо, — произнес наставник. — А как ты будешь сдерживать этот страх и этот гнев?
Теперь пришел черед улыбнуться Корландрилю.
— Это просто, — заявил он. — Эта скульптура — не для Тирианны, но для меня. Мое следующее произведение… — оно будет для нее. Этим мыслям нет места в этом творении, но они послужат вдохновением для другого. До той поры я могу их отложить.
Абрахасиль положил ладонь на руку Корландриля, подбадривая его, и тот ответил наставнику взглядом, полным глубокой признательности. Абрахасиль безмолвно вышел из голополя, и Корландриль посмотрел вслед его колышущейся фигуре, которая исчезла в чаще деревьев.
Ощущая себя освеженным и вдохновленным, Корландриль приблизился к скульптуре. Положив ладонь на поднятую руку, над которой работал, он нежно провел кончиками пальцев вдоль выделенной мышцы и сустава, восстанавливая в уме свое видение произведения.
Под его прикосновением шип втянулся в призрачный камень и исчез.
В Куполе Полуночных Лесов царила возбужденная атмосфера предвкушения. Множество эльдаров собралось на лужайках с голубой травой и меж серебряных стволов лиандериновых деревьев в ожидании торжественного открытия последнего творения Корландриля. Сквозь невидимое силовое поле, окружающее упорядоченные сады, рдела сумеречным светом Мирианатир. В искусственном ветерке, который шелестел ярко-зеленой листвой деревьев, плыли мелодичный смех и звон хрустальных кубков — безупречный аккомпанемент шуршанию травы и негромкой беседе гостей Корландриля.
На торжественное открытие собралось около трех сотен эльдаров, одетых по этому случаю в самые модные наряды. Корландриль смешался с толпой, то и дело отпуская реплики по поводу элегантной броши или особенно привлекательного кроя юбки или мантии. Для этого грандиозного события он решил одеться элегантно, но строго, из желания не затмить свою скульптуру. На нем была простая синяя мантия с серебряными застежками от талии до горла, а волосы зачесаны назад и закреплены серебряной лентой, украшенной единственным голубым небесным камнем на лбу. Он избегал длинных разговоров и уклонялся от любых вопросов, касающихся его произведения, до той поры, когда почувствует готовность раскрыть все.
Расхаживая среди гостей, Корландриль ощущал нарастающее волнение. На каждый удар его сердца таким же ударом отвечал путеводный камень, и в его груди бился двойной пульс. Он впитывал возбуждение гостей и излучал его обратно на них. Корландриль был польщен всеобщим вниманием, это был бальзам для его самолюбия после тех мучений, которые он претерпел, завершая работу над статуей.
Обмениваясь любезностями, Корландриль высматривал в толпе Тирианну, и обнаружил ее с тремя другими эльдарами перед одной из лиандериновых рощиц, невдалеке от того места, где мерцающее голополе скрывало статую.
Скульптор позволил себе полюбоваться на расстоянии красотой девушки, наслаждаясь ее облегающим красно-черным костюмом. Формы ее рук и ног словно повторяли изгибы нависавших над ней ветвей, естественная элегантность подчеркивалась утонченными манерами и строгой осанкой. Ее волосы, окрашенные в темно-желтый цвет, ниспадали по спине волной локонов, переплетенных красными лентами, свисающими до талии.
Когда она отступила в сторону, Корландриль увидел Арадриана. Тот улыбался, но так особенно, что поневоле возникало ощущение, словно ему здесь не вполне комфортно. Скульптор почувствовал, как змея зависти зашевелилась у него внутри, что обеспокоило его. Он-то думал, будто положил конец тому навязчивому сомнению, тому страху, что еще сохранялся где-то в уголке его сознания. Увидев Арадриана рядом с Тирианной, Корландриль вновь с прежней силой ощутил былые опасения, сердце бурно заколотилось, а все мысли на мгновение смешались.
Шагая через лужайку, скульптор отвел взгляд в сторону, позволив покою, царившему в окружающих садах, усмирить тайфун, бушующий в его мыслях. Лиандерины только начинали расцветать, они светились в темно-зеленой ночи подобно золотым звездам, а из-под его ног поднимался аромат примятой травы, свежий и очищающий. Подойдя к группе, Корландриль вновь овладел собой и был искренне рад видеть своих друзей.
Арадриан, приветствуя, протянул ему ладонь, и Корландриль, в ответ, положил на нее свою. Так же они поприветствовали друг друга с Тирианной, ее прикосновение было прохладным и ободряющим. Убирая свою руку, скульптор позволил себе нежно провести кончиками пальцев по пальцам девушки и задержать на ней свой взгляд на мгновение дольше, чем было принято.
— Все мы трепещем в предвкушении, — произнес один из стоящих рядом, тоже скульптор, по имени Идраэтир. Он был одет в короткую, до бедер, темно-лиловую тогу, перекинутую через левое плечо, его открытая взглядам кожа была отбелена почти до снежной белизны. Идраэтир следовал школе Гитринаира, который воспринимал скульптора такой же частью его произведения, как и сама скульптура. Корландриль проявлял некоторый интерес к этой эстетике, но довольно скоро нашел самого себя скучным предметом для изображения и предпочел самовыражаться в творчестве опосредованно. Он поискал намек на иронию или соперничество в комментарии и позе своего собеседника, но пришел к заключению, что Идраэтир искренен.
— Я надеюсь, что такие ожидания оправданны, — ответил Корландриль, выразив свою признательность поклоном. Повернувшись, он приветствовал четвертого эльдара, прославленного костопева Кирандрина.
— Я очень признателен за тот интерес и энтузиазм, который все вы проявили к моей работе.
— Я внимательно наблюдал за твоим развитием с тех пор, как набрел на одну из твоих ранних работ, — отметил Кирандрин. — Полагаю, это было «Благословение Азурмена», статуя в натуральную величину, представленная в атриуме Башни Вечерних Мелодий.
— Всего лишь второе мое произведение, — сказал Корландриль с теплой улыбкой. — Абрахасиль оказал мне честь, посчитав возможным выставить мои работы, когда я находился еще в самом начале Пути. Я по-доброму отношусь к той скульптуре, хотя сейчас мое творчество ушло далеко от такой упрощенческой формулы, и у меня такое ощущение, что ее мог создать кто-то другой!
— А не в этом ли и заключается цель Пути? — спросил Идраэтир. — Чтобы мы изменялись и росли, и избавлялись от того, что было прежде, и преображались во что-то новое и лучшее?
