Из раны, словно из гидравлического пресса, вырвалась струя темной маслянистой крови, а Люций успел увернуться от протянутой к нему руки. Щелкающий, окутанный сиянием энергии коготь опустился вниз, так что Люций смог использовать его в качестве трамплина. Запрыгнув на выступ защищающей бедро пластины, он сделал сальто и встал на широкие плечи сервитора. Серебристое лезвие лаэрского клинка вонзилось в бронированный череп, под крышкой которого взорвалось что-то мягкое и живое. В следующее мгновение Люций, довольный видом красной влаги на мече, проворно спрыгнул с корпуса умирающего сервитора.
Биомашина покачнулась, но не упала, хотя жизнь уже покинула ее.
Люций прервал череду убийств, чтобы стряхнуть кровь с меча, и вдруг оглушительный взрыв поднял в небо тучи дыма и пыли. Воспламенившийся неочищенный прометий в сочетании с насыщенным углеводородами воздухом образовал такую мощную смесь, что у Люция приятно закружилась голова.
Вокруг него Дети Императора самозабвенно палили в гущу сражающихся воинов. То, что начиналось как тщательно подготовленное массовое истребление, превратилось в настоящую свалку. Основные очистительные и перерабатывающие комплексы охранялись сотнями аугментированных воинов, но у них не было ни единого шанса на успех. На защитников Призматики были брошены три роты Детей Императора, так что вскоре здесь не останется ни одного выжившего.
Люций, хотя и тщательно скрывал свои чувства, не мог не признать правоты суждения лорд-командора Эйдолона, высказанного им перед гибелью. Флотилии во главе с «Андронием» и «Гордостью Императора» потребовалось всего десять часов, чтобы пробить наружный охранительный рубеж и сокрушить орбитальную оборону. Были захвачены три грузовых транспорта — многокилометровые громадины, загруженные миллиардами тонн мерцающих зеркальных кристаллов.
После того, как было покончено с орбитальными силами, в район основного производства, расположенный у южной оконечности огромного леса кристальных шпилей, спустились эскадрильи «Грозовых птиц», и началась резня. Дети Императора почти беспрепятственно продвигались по объятым пламенем обширным цехам и складам производственного комплекса Механикум. Замершие буровые установки, напоминающие гигантских богомолов, высились над сражавшимися воинами, воздев к небу длинные сверла и фрезы.
Марий Вайросеан со своей ротой какофонистов атаковал западный сектор комплекса и с мрачной методичностью уничтожал его защитников. Пронзительные пульсации диссонансных звуков рождали между металлическими стенами зданий чудовищное эхо. Акустические залпы резонирующими частотами разрывали плоть на атомы.
Звуковые волны стали причиной глубоких трещин в базальтовом основании планеты, вследствие чего строения начали падать, словно карточные домики. К ударному музыкальному крещендо присоединились вопли и стоны умирающих, и эта колоссальная симфония разрушения напомнила яростное безумие «Маравильи».
Люций старался держаться подальше от Мария Вайросеана, поскольку какофонисты во время сражения оставались фактически глухими и нечувствительными к любым звукам, кроме самых громких, а мечнику, чтобы не допустить ни единой оплошности, требовался отличный слух. На время сражения ему пришлось отказаться от удовольствия, вызываемого вихрями разрывающих нервы звуковых волн.
Атаку на центр производства возглавил сам Фулгрим, окруженный громоздкими терминаторами Гвардии Феникса. Юлий Каэсорон сражался рядом с примархом, пробивая путь сквозь когорты боевых сервиторов и фаланги скитариев, обслуживающих автоматизированные огневые точки на ключевых пунктах.
Но против колоссальной мощи Фениксийца и воинов Каэсорона они устоять не могли. Примарх олицетворял собой неудержимую разрушительную силу, а доспехи терминаторов делали воинов почти неуязвимыми. Даже немногие полученные раны только усиливали боевой экстаз.
Фулгрим казался настоящим воплощением смерти и красоты. Его золотой плащ развевался за спиной, и отраженный солнечный свет рождал ослепительно яркие радужные дуги. Его броня сверкала неугасающим маяком, а серый меч безостановочно рубил соединенные в одно целое плоть и железо. В бою он пел, выводя горестные стенания об утраченном Кемосе, о закате красоты и потерянной любви, которая никогда не вернется.
Эта песнь была прекраснее всего, что спела когда-либо Коралин Асенса, и то, что умирающие вокруг люди-машины были не в состоянии оценить величие обрывающего их жизнь оружия, казалось ужасающей несправедливостью. Они гибли, не зная о выпавшей на их долю великой чести, и за это Люций ненавидел их.
Из горящего здания вырвались фиолетово-черные тучи дыма, закрывшие от него примарха, и Люций разочарованно застонал. Ему пришлось оторваться от созерцания многочисленных схваток и вернуться к собственной боевой арене.
Фулгрим доверил ему восточное крыло комплекса, и Люций со своими воинами осуществил несколько ложных маневров, которые с прозаичной эффективностью помогли ему выманить защитников из их укреплений. Вражеские контратаки были обескровлены одна за другой, пока линия защитников не истощилась, так что воины Люция двигались вперед, уже почти не встречая никакого серьезного противодействия. Сам Люций красно-серебристыми зигзагами проходил вдоль линии фронта, оценивая каждый очаг сопротивления и уничтожая любых достойных его внимания противников с непревзойденным мастерством и легкостью.
Он запрыгнул на останки рухнувшей боевой машины. Отсек принцепсов этого десятиметрового гиганта был расколот снарядом и истекал розоватой амниотической жидкостью. Люций видел, как машина вышла из бронированного ангара на краю линии обороны, и у него мелькнула мысль вступить с ней в бой, но, несмотря на тщеславие, он со смехом прогнал эту идею. Только глупец осмелился бы в одиночку противостоять такому гиганту, так что машина, не пройдя и десятка шагов, была разбита перекрестными залпами акустических пушек.
Он поднял меч к мерцающему небу и, красуясь перед своими воинами, принял героическую позу.
— Вперед! Мы пройдем сквозь огонь и покажем этим механическим существам, что такое боль!
Едва он успел выкрикнуть последнее слово, как пелена дыма разорвалась и земля вздрогнула от тяжелых шагов. Высоко над Люцием, в клочьях дыма возникла зверская ухмыляющаяся голова. Бронзовая маска, напоминающая морду мастиффа, возвышалась над бронированной рубкой, увешанной потемневшими от жара знаменами, и серо-коричневым корпусом с эмблемой золотого орла и скрещенных мечей.
При появлении из развалин завода громадной боевой машины Люций ощутил восхитительно неожиданный удар ужаса.
— Ах, да! — воскликнул он. — Они же всегда охотятся парами.
Конечности боевой машины поднялись для стрельбы, и раздался стук тяжелых снарядов, поступающих в патронник колоссальных орудий. Люций, с вызывающим видом стоявший на останках собрата боевой машины, спрыгнул в тот самый момент, когда титан выстрелил, едва не оглушив его грохотом тысяч молотов, ударивших по наковальне бога войны. Приземляясь, он перевернулся и на мгновение ослеп от вихря каменных осколков, пыли и выхлопных газов.
За его спиной взметнулось яркое пламя, в котором виднелся почерневший силуэт титана. Теперь он пригнул голову, как будто вынюхивая след смельчака. Люций крепче сжал рукоятки мечей.
Орудия снова взревели, и Детей Императора накрыл шквал снарядов, поднимающих пласты земли до самого скального основания. От их взрывов раскалывалась броня и испарялась плоть, и вопли умирающих прозвучали коротким, исполненным муки хором.
В титана ударил ответный залп, вызвавший яркие искры разрядов на его щитах. Крупнокалиберные снаряды выбивали брызги его невидимой энергетической защиты, словно камни, брошенные во флуоресцирующую жидкость. Боеголовка ракеты взорвалась перед титаном красным цветком перегретой плазмы. Затем воздух разорвали пронзительные акустические залпы, но щит выдержал, хотя Люций видел, что до его распада осталось совсем немного.
— Я здесь, ублюдок! — закричал он, радуясь яркой радуге острых ощущений в своем теле.
После манипуляций, проведенных апотекарием Фабием, его нервная система реагировала на мощные стимулы, посылая в мозг опьяняющие импульсы удовольствия и гормональные стимуляторы. В одно мгновение Люций стал еще более сильным, быстрым и чувствительным к окружающей обстановке.
Собачья голова повернулась в его сторону, из боевого горна раздался вой, полный мрачной ярости. Люций ответил не менее пронзительным воплем, вызывая противника на бой. Его усиленные чувства в одно мгновение регистрировали тысячи мельчайших деталей: гладкую текстуру металлической кожи, округлые облачка дыма из орудий, блеск разноцветных лучей на красной панели рубки, капли охлаждающей жидкости из двигателя, скрытого под корпусом, и горьковатый металлический привкус сознания в его сердце.
