У нас было пять звездолетов. Пять против семи. Флагман Фалька, «Зловещее око» был крейсером, обладавшим смертоносной красотой, который в свои лучшие дни мог выйти против лучших кораблей любого флота Легионов, однако эти дни остались далеко позади. Его рассекали рубцы, полученные за годы нашего изгнания. «Королевское копье» было элегантным охотником, убийцей с большого расстояния, который лучше всего подходил для одиночных действий в глубоком космосе и едва ли обладал вооружением или броней для затяжных флотских сражений даже без учета ран, полученных им в изобилии. А «Восход трех светил», самый новый из боевых кораблей моего брата, выглядел так, словно погиб много месяцев назад и забыл прекратить свое путешествие.
«Челюсти белой гончей», закованные в красную и бронзовую броню XII Легиона, уже приближались к остову «Его избранного сына», чтобы забрать Леора и его воинов с мертвого звездолета. Если бы они вступили в бой — на что я не хотел полагаться — то смогли бы вести поединок с одним из эсминцев или малых крейсеров, однако были бы практически бесполезны против основных крупных кораблей.
Пять против семи. Даже один на один они бы нас уничтожили.
Я уже поднимал топор, чтобы открыть канал, когда вокс-сеть взорвалась перекрикивающими друг друга голосами, каждый из которых вносил свою долю очередных проклятий. Глазами Ашур-Кая я видел причину этого. На краю шторма из-под прикрытия туч выходили громадные коварные силуэты, которые приближались со всех сторон.
Это было уже не пять против семи. Спасение было иллюзией, и я не мог не восхититься хирургической аккуратностью засады. Кто бы ни желал нашей смерти, но он организовал убийство безупречно.
Ведущий корабль был линкором, его тупой нос изображал распятого золотого имперского орла с изорванными крыльями. Этот звездолет сам по себе мог бы разорвать все пять наших кораблей на куски. То обстоятельство, что он двигался во главе флота убийц, лишь добавляло поражению оскорбительности. Они даже не держали атакующий строй. Им не было в этом нужды, ведь они знали, что держат нас за горло.
Этот флот был слишком крупным для собранного ради одного лишь этого сражения. Несомненно, это была часть армады, разорившей Луперкалиос, которая теперь имела задание выследить уцелевших Сынов Гора.
— Нас вызывают, — произнес Ашур-Кай. — Вернее, вызывают тебя.
Я наблюдал, как смерть приближается в обличье колоссального линкора, позади которого двигалась акулья стая его менее крупных сородичей.
— Принимай, — отозвался я.
Затрещавший в воксе голос был мне незнаком. Он также держал себя в рамках — я слышал в интонации улыбку, подавляемое торжество, однако говоривший воздерживался от прямого злорадства.
— Капитан Искандар Хайон с «Тлалока», — он произнес «капитан» как Cua Thāruāquei, «водитель душ», на безупречном тизканском наречии Просперо. Я всегда думал, что меня убьет обезумевший от крови дикарь с Фенриса, здесь же меня вот-вот должен был прикончить ученый.
— Я Хайон. Хотя уже какое-то время не называл себя капитаном.
— Времена меняются, не правда ли? Говорю ли я также с командиром «Челюстей белой гончей», центурионом Леорвином Укрисом, известным под именем «Огненный Кулак»?
— Не называй меня Огненным Кулаком, — тут же отозвался в воксе Леор. По голосу он не казался ни разозленным, ни оскорбленным, хотя я знал, что он почти наверняка был и тем, и другим. На фоне его ответа мне было слышно приглушенное стрекотание сочленений доспеха во время бега по кораблю.
— Я Кадал из Третьего Легиона, и мое звание — сардар Шестнадцатой, Сороковой и Пятьдесят Первой рот. Как, возможно, уже вам сообщили экипажи ваших мостиков, мой флот не стреляет по вашим кораблям, только по крейсерам в цветах Сынов Гора. В связи с этим у меня есть для вас предложение: ваши жизни. У меня нет раздора с Тысячей Сынов или Пожирателями Миров. Возвращайтесь на свои корабли, и вам позволят уйти обратно в шторм целыми и невредимыми.
— Сардар Кадал, — ответил я. — Полагаю, что ты нам лжешь.
Треск вокса совершенно не скрыл его низкого, понимающего смешка.
— Хайон, просто дай мне взять Фалька и его людей. Меня не интересуют ни твои мелкие фокусы, ни этот глупец Огненный Кулак. Говорю еще раз, возвращайтесь на свои корабли и оставьте Сынов Гора мне. Даю слово, что сохраню вам жизнь, и можете возвращаться обратно в свои крепости с вестью о моем милосердии.
— Что заставляет тебя столь упорно охотиться за Фальком? — спросил я.
— Он один из них, — произнес Кадал.
Один из них. Легионер Сынов Гора. Легиона, который оставил нас на гибель от возобновившейся злобы имперских пушек. Так легко скрыться от возмездия, но невозможно избежать позора.
— Сардар, странно, что ты занимаешь позицию морального превосходства, хотя поведение твоего Легиона в Терранской Войне едва было полезным. Чем вы занимались, пока остальные из нас растрачивали свою кровь и жизни под стенами дворца?
— Я предложил, — повторил сардар, не поддаваясь на приманку, хотя я и был уверен, что он больше не улыбался.
Я оглянулся на своих спутников. Мехари и Джедхор стояли, молчаливо наблюдая. Гира бродила вокруг кресел и высохших трупов, которые продолжали на них сидеть. В ее нечеловеческом сознании нельзя было прочесть ничего, кроме угрюмого недовольства.
Глазами Ашур-Кая я наблюдал, как рунические символы нескольких штурмовых ботов приближаются к верхним палубам «Его избранного сына». У нас оставалось меньше минуты до момента, когда первые абордажники врежутся в железо.
— Кадал, боюсь, я должен отказаться. Я ценю предложение, однако не поверил бы тебе, что ты горишь, даже если бы самолично тебя поджег. Твое слово значит для меня меньше дерьма, сын Фулгрима.
Тот рассмеялся, справедливо убежденный в своей победе вне зависимости от того, предадим мы Фалька или нет.
— Жаль, Хайон. А как насчет тебя, Огненный Кулак?
— Я с тизканцем, — я услышал, как усиленные бронзовые зубы Леора лязгнули, когда он ухмыльнулся. — Но если ты сдашься сейчас, возможно, я буду милосерден.
— Это у вас в Легионе считается упорством, Леорвин?
— Нет, это считается юмором, — зубы Леора снова лязгнули. Канал вокс-связи с Кадалом отключился, заполнившись помехами.
Я открываю канал, — передал я Ашур-Каю. Его ответ выразился в бессловесном импульсе раздражения от того, сколько времени у меня ушло на согласие.
Удерживать свои чувства связанными с чужим сознанием — нелегкое дело, даже при столь сильных психических узах, какие были между мной и Ашур-Каем. Я не мог открыть канал и сохранить связь разумов с братом, так что я приготовился к предстоящему острому разрыву.
