Темнеть, но проясняться.
Лишённый воздуха, не способный вдохнуть даже клочок воздуха, Ярл губами произнёс беззвучное слово, которое никогда не покинуло пределов обуглившегося шлема.
— Завьен!!!
Завьен дёрнул в сторону, ломая брату позвоночник и продолжая давить.
Он простоял так некоторое время. Ночь опустилась прежде, чем латные перчатки разжались, и тело Ярла тяжело опустилось на землю.
Здесь упокоился безумец, уснул среди тех, кого убил.
— Сделано, — произнёс Завьен по вокс-каналу отделения и закрыл глаза, когда ему ответила лишь тишина, — Ярл мёртв, братья. Дело сделано.
Он решил закончить то, что начал его брат. Даже в безумии скрывалось немного здравого смысла.
Тела нужно было сжечь. Не для того, чтобы очистить их от воображаемой ереси, но чтобы скрыть доказательства произошедшего.
Так не должно было быть. Ни здесь, ни у Пика Гая. Они прокляли себя, и Расчленителям осталось только сражаться так верно, как они могут, пока их всех не настигнет праведное возмездие.
Пока церковь горела, наполняя густым чёрным дымом загрязнённые небеса, со стороны горизонта донёсся грохот двигателей.
Орки. Наконец-то сюда добрался враг.
Завьен с топором в руке стоял среди пламени, которое не трогало его. Огонь приманит чужих. Расчленитель никак не мог защитить против них целую деревню, но мысль пустить и вкусить их кровь перед смертью разожгла смертоносный пыл.
Его клыки засаднило, когда машины остановились снаружи.
Нет.
Звуки двигателей были слишком чистыми, слишком хорошо обслуживаемыми. Это был враг. Но не зеленокожие.
* * *
Я вышел из церкви со сломанным топором в руках.
Их было двенадцать. Они вскинули болтеры в человеческом унисоне, впечатляющем даже при том, что в нём не хватало совершенства единства Астартес. Серебряные корпуса танков и доспехи сверкали оранжево-красным в свете пламени, которое должно было скрыть наши грехи.
Двенадцать целилось в меня.
Жажда отступила. Желание ощутить кровь застряло в глотке и внезапно стало игнорируемым.
— Мы были у Пика Гая! — закричала предводительница сестёр. Они прищурили глаза от сверкающего за моей спиной пламени.
Я не двигался. Просто сказал им:
— Я знаю.
— Мы подали Инквизиции прошение об уничтожении твоего ордена, Расчленитель.
— Знаю.
— Еретик, это всё, что ты можешь сказать? После Пика Гая? После убийства отделения нашей сестры Амалайи Д’Ворьен? После того, как ты вырезал целую деревню?
— Вы пришли, чтобы свершить правосудие, — сказал я, — Так сделайте это.
— Мы пришли, чтобы защитить колонию от твоего постыдного богохульства!
Они всё ещё боялись меня. Даже когда превосходили меня численно, а я был вооружён лишь расколотым топором. Я чувствовал это в их запахе, слышал в голосах и видел в широких глазах, в которых сверкали отблески пламени.
Я посмотрел через плечо на пылающее наследие Ярла. Янтарные искры вылетали из пламени. Погребальный костёр моего брата — подтверждение того, во что мы превратились. Памятник тому, как низко пали мы.
На Кретации мы сжигаем умерших. Ведь столь многие погибли от ядов, зверей и хищных королей-рептилий, что почётно умереть и сгореть, а не достаться лесу.
Так не должно было быть. Ни здесь, ни у Пика Гая.
Двенадцать болтеров открыли огонь прежде, чем я смог обернуться.
Я не слышал их. Не чувствовал влажную режущую боль.
Я слышал лишь рёв кретацийского короля-хищника, из челюстей ящера вырывалась ярость, когда он гордо шествовал по джунглям моего родного мира. Огромный карнозавр с чёрной чешуёй рычал на чистое ясное небо.
Он охотился на меня. Вновь, как и давным-давно, в начале моей второй жизни.
Я потянулся за копьём и…
Завьен прижал оружие к груди.
— Это сама смерть, — проворчал он своим братьям по племени, когда они присели в подлеске. Язык Кретации был простым и ясным, лишь рудиментами истинного языка.
— Король-ящер — сама смерть. Она прийти за нами.
Карнозавр сотряс землю новым медленным шагом. Он вдыхал коротким фырканьем, открыв рот и расслабив челюсти, и принюхивался. Серый язык размером с человека колыхался в пасти.
В твёрдой хватке Завьена было сжато копьё, которое он сделал сам. Длинное древко из тёмного дерева с обожжённым наконечником. Он использовал его уже три года после своей десятой зимы для охоты ради племени.
Сегодня он охотился не для племени. Сегодня, когда солнце светило и припекало их спины, Завьен охотился потому, что в джунглях были боги, и они наблюдали. Племена видели богов в доспехах из красного металла и чёрного камня, которые всегда были в тенях и наблюдали за партиями охотников, которые выслеживали добычу.
Если охотник желал обитать в раю среди звёзд, он должен был охотиться хорошо, когда боги ходили по джунглям.
Завьен пристально смотрел на высоченного ящера и не мог отвернуться от его водянистых красных глаз с длинными разрезами зрачков.
Он сменил хватку на копье, которое сделал.
Молясь, чтобы боги узрели его отвагу, Завьен метнул оружие с прочувственным криком.
Расчленитель рухнул на залитую кровью землю лицом в грязь.
— Прекратить огонь, — тихо сказала сестра супериор Мерси Астаран. Сёстры повиновались без промедления.
— Но он ещё жив, — возразила одна.
Это было правдой. Однорукий воитель дрожащей рукой полз по грязи с крутящей кишки медлительностью. За ним растекался тёмный след из останков брони и крови.
Он вновь поднял дрожащую руку, судорожно вцепился пальцами в землю и подтянулся на полметра ближе к передним дверям горящей церкви.
— Он пытается сбежать? — спросила одна из самых молодых сестёр, не желая признавать своего восхищения стойкостью еретика. Одна рука была оторвана у локтя, обе ноги изуродованы ниже колен, а доспех превратился в треснувшие обломки, которые истекали охладительными жидкостями и густой красной кровью Астартес.
— Едва ли можно спастись, заползя в горящее здание, — засмеялась другая.
— Он хочет умереть среди богохульства, которое создал, — сказала Астаран, чей хмурый вид был ещё суровей в свете пламени, — Прикончить его.
Единственный выстрел прозвучал из строя.
Пальцы Завьена перестали трястись. Протянутая рука упала в грязь. Глаза, которые впервые открылись, чтобы видеть ясные небеса далёкого мира, наконец-то закрылись.
— Что нам делать с телом? — спросила своего командира сестра Мерси Астаран.
