Но с заходом солнца померкло и в глазах у Джайала. Все вокруг стало двигаться медленнее, словно пыл битвы готовился уступить место черной неотвратимости.
Джайал увидел свою смерть — булаву, занесенную над головой, и ее шипы навсегда запечатлелись у него в памяти.
За миг до того, как удар достиг цели, перед Джайалом прошла вся его жизнь, озаренная зеленым, как полярный закат, светом, пронеслась вихрем ярких красок. Потом зубчатая четырехгранная булава обрушилась сбоку на шлем, разодрав его, как бумагу, и размозжила Джайалу пол-лица от брови до подбородка. Он запомнил ее до мелочей — обагренную теперь его кровью, отведенную назад для нового удара. Но сознание уже покидало его, и он слышал, как воет пустота, да где-то вдали пропел рог: Братья Жертвенника трубили наступление.
Поздно, поздно придет подмога — он умрет в Огне... Сознание уходило, но второго удара булавой не последовало. Вместо этого в бок вонзилось копье — пчелиный укус по сравнению с зияющей раной в голове. И свет померк, как свеча, брошенная с ладьи в Астардинское море. Настала тьма, и поток понес Джайала в бездну, откуда нет возврата, где меняется все, кроме самой бездны.
Дрожащий огонь свечи, словно красный мотылек, трепетал за сомкнутыми веками приходящего в себя Джайала. Так он все-таки жив? Он зажмурил глаза еще крепче. Боль, от которой раскалывалась голова, свидетельствовала в пользу жизни. Мысли путались: видение битвы предстало перед ним так ярко... но ведь это всего лишь видение? Между тем полученная им рана все еще болит. Потом он вспомнил: Вибил ударил его головой о стену, ему связали руки и вынесли на холод.
Откуда тогда свет? Джайал чуть-чуть приоткрыл глаза. Свет не исчезал, упорно колеблясь перед склеенными кровью веками. Джайал разлепил их усилием вылетающей из кокона бабочки — и вновь стал зрячим.
Первое, что он увидел, был призрак.
Свеча была настоящая, и держала ее старческая сморщенная, чуть дрожащая рука. Другая рука заслоняла ковшиком только что, видимо, зажженный огонек. Дрожащий круг света падал снизу на лицо, столь же бурое и морщинистое, как держащая свечку узловатая рука. Во рту не хватало нескольких передних зубов. Только теплые карие глаза, глядящие сверху на Джайала, оживляли эти бесстрастные, словно из дерева выдолбленные черты.
Это было лицо из видения Джайала. Лицо сержанта Фуризеля, постаревшего на семь лет.
Джайал теперь понял, что лежит на полу левым боком вверх, с головой в тени. Руки, которые ему, согласно смутным воспоминаниям, связали в гостинице Вибила, были развязаны. Он разглядел утоптанный земляной пол, сваленную в углу старинную, обросшую паутиной мебель, высокое сводчатое окно, куда только что проник лунный свет: Эревон плыл, как фрегат, сквозь оставленные грозой тучи. Обойдя комнату, взгляд Джайала вернулся к пугающе знакомому лицу напротив. Молодой человек хотел заговорить, несмотря на запекшуюся во рту кровь, но не смог произнести ничего членораздельного. Старик знаком руки, заслонявшей свечу, призвал его к молчанию.
— Лежи тихо. Здесь ты в безопасности. На вот, попей. — Старик поднес к губам Джайала старую кожаную флягу. Джайалу казалось, что его рот забит песком со всей Страимской пустыни — сверхчеловеческим усилием он приподнялся на локте и приложил губы к горлышку. Старик запрокинул флягу, чтобы легче было пить.
Огонь. Огонь, ожегший легкие и кишки. Не холодная вода, которой он ожидал, а огненная вода, рака, крепкая водка из болотной ягоды. Недавнее прошлое немного прояснилось в памяти: гостиница Вибила, хмельной дурман, драка... Джайал поперхнулся и сплюнул, не в силах дохнуть, и Фуризель свободной рукой хватил его по спине, прочистив гортань.
— Ничего, ничего, — произнес при этом старик, — зато ты живой, хотя заслуги Вибила с друзьями в этом нет.
— Что со мной случилось? — обретя дыхание, проскрипел Джайал.
— Что случилось, говоришь? Смотрю, значит, я — бежишь ты под дождем через храмовую площадь. Что, думаю, за притча? Джайал Иллгилл собственной персоной — и вдруг направляется к Шпилю?
— И ты так сразу меня узнал? — спросил Джайал. Старик ответил снисходительной усмешкой: что, мол, возьмешь с человека, который треснулся головой?
— Ясное дело — и шел ты прямо к гостинице Вибила. Я почуял, что дело неладно, и пошел следом. Залез в сточный канал и жду. Твое счастье, что я так сделал. Несколько минут спустя тебя выкинули оттуда — и уже без того чудного меча, что висел у тебя на боку.
Зуб Дракона пропал — эта мысль не сразу уложилась в разламывающейся голове Джайала.
— Где это мы? — спросил он, попытавшись сесть.
— Через улицу от Шпиля — как обычно.
— Как обычно?
— Да, видать, рука у Вибила все такая же тяжелая — здорово он повредил тебе мозги. Куда ты всегда посылаешь, когда тебе нужен человек для грязной работы?
— Посылаю? За тобой? Да я семь лет как тебя не видел!
— Вот и видно, что с головой у тебя неладно, — хмыкнул старик. — Может, с Вибилом ты и не виделся какое-то время, а уж со мной-то... Только вчера ко мне приходил один из твоих.
Джайалу показалось, что он медленно сходит с ума.
— Вчера? Меня вчера и в Тралле-то не было.
— Будь по-твоему — Город Мертвых все-таки не совсем Тралл.
— В Городе Мертвых меня тоже не было!
— Ладно, — вздохнул Фуризель, — давай я хоть домой тебя отведу — Казарис выплатит мне награду, хотя его хозяин не помнит, ни кто он такой, ни где он был.
— Казарис? Кто это?
— Птица под стать тебе. Колдун твой.
Но тут Джайал ухватил старика за руку и крепко стиснул — силы ему было не занимать. Железные пальцы и решительно сжатый рот отбили у старика охоту ухмыляться.
— Все это очень забавно, — процедил сквозь зубы Джайал, — твои россказни о Казарисе и прочем. А теперь скажи мне, почему ты думаешь, что вчера видел меня, хотя я еще ехал тогда через Огненные Горы, а в этом городе не бывал семь лет.
Когда Джайал подался вперед, сжимая руку старика, его лицо впервые попало в круг света. На Фуризеля это произвело поразительное впечатление: он с приглушенным криком отпрянул назад, пытаясь вырваться, но Джайал держал крепко.
— Твой шрам — куда он девался? — простонал старик.
— Какой еще шрам?
— Да тот, что ты получил в битве при Тралле!
Недавнее видение снова ожило в памяти Джайала: сокрушительный удар булавой... и чернота. Все это словно приснилось ему семь лет, а не пару минут назад.
— Отпусти меня, господин! — ныл Фуризель, мешая думать. Джайал, несмотря на боль в голове, свирепо тряхнул старика за ворот истрепанной рубахи:
