— То есть, ты высокомерно вообразил, будто примарх неправ, и что ты после этого сделал? — спросил Борей.
— Мои роты, четвертая и вторая, могли пресечь атаку орков, и задержать их до подхода остальных подразделений ордена, — объяснил Астелян. — Я посмотрел на тактический дисплей и понял, в чем заключался гений Льва, а в чем — тьма его души. Вторая и четвертая рота имели отличное для атаки на Келтис расположение, план примарха состоял в том, чтобы окружить орков в городе и там их истребить. Мне так же стало ясно, что щель в нашей обороне, возникшая из-за растянутого расположения восьмой роты, была дотошно организована Львом, чтобы выманить орков из лабиринта долин и каньонов. Чтобы избежать кровопролитной атаки, он выманил орков на открытое пространство, используя людей Келтиса как приманку!
Успех такому плану был гарантирован, но с моей точки зрения не было необходимости жертвовать Келтисом. Теперь, когда орки вышли на равнину, мы могли напасть прежде, чем они добрались бы до города. Я попросил разрешения передислоцировать вторую и четвертую роту так, чтобы заблокировать орочью атаку.
Наш примах отказал. Он велел позволить оркам разграбить Келтис, а потом двинуть туда наши силы и полностью сокрушить противника. Он беспокоился, что нападение на равнине оставит врагу шансы рассеяться или отступить, а это будет стоить нам борьбы, которая затянется на месяцы, притом многие космодесантники погибнут. Я спросил примарха, разве уменьшение числа сражений может послужить оправданием для полумиллиона человеческих смертей? И он ответил: полумиллион этих смертей спасет жизнь сотне космодесантников.
Я был потрясен. Такое не для нас — если защищаешь людей, нельзя ставить собственную ценность превыше их жизни. Наш долг — защищать человечество от чужаков, а не использовать людей ради собственного спасения. Когда мир переходит из рук в руки, гибель населения нежелательна, хотя порой и неизбежна. Однако, мы могли легко спасти Келтис, поэтому я затеял спор с Эль-Джонсоном, но он не прислушался к моим доводам. В конце концов, хоть и с тяжестью на сердце, но я приказал второй и четвертой роте перехватить орков и остановить их прежде, чем чужаки доберутся до города.
— Ты не повиновался Льву? — Борей испытал подлинное потрясение, и голос выдал его.
— Я сделал то, что сделал, и ни о чем не жалею. Как и предполагал Эль-Джонсон, вторая и четвертая роты понесли большие потери, но боевые братья сдерживали орков до тех пор, пока мы не начали контратаку всеми силами. Второе предположение Эль-Джонсона тоже оказалось верным, измотанные нами орки отступили назад через равнины, и предвкушаемая решительная победа не наступила. Однако, Келтис был спасен, и я считаю, что был прав в своих действиях.
— И что случилось потом? — спросил Борей.
— Эль-Джонсон пришел в ярость, — ответил Астелян, закрывая глаза и качая головой. — Он выслал меня вместе с моим орденом назад на Калибан, нас заменили двадцать третьим орденом Ментеуса. Ах, не правда ли, как это было удобно — они находились на расстоянии всего тех субсекторов. Наши тени все время следовали за нами. Я пытался протестовать, но Эль-Джонсон даже не дал мне аудиенции. Таким образом, наша ссылка на родину примарха началась.
— Таким образом, ты сделал первый шаг по пути к окончательному предательству твоего примарха и твоего легиона, — вздохнул Борей. — Этим простым актом неповиновения ты обрек Темных Ангелов, теперь они несут наследие страха и тайны. Не Лев создал мрачное будущее, причина в твоем неверии, в твоем мятежном характере и твоей ревности.
— Эту дорогу проложили до меня, когда Лютер обнаружил Льва в лесах Калибана, — возразил Астелян. — Появление примархов почти уничтожило Империум, я имею в виду их всех, а не только изменивших во время ереси Хоруса. В начале Великого Крестового Похода мы, космические десантники, и Император были единым целым. Но когда командование легионами приняли примархи, их личная гордость, честь, амбиции и традиции испортили своей суетностью ясную мечту Императора. С этого момента Империум был обречен на падение еще раз.
— И все же Империум до сих пор, спустя десять тысяч лет, торжествует. Что бы ты ни говорил, мы находимся здесь, — заметил Борей, со значением окидывая взглядом камеру.
— Но Великий Крестовый Поход сделался памятью, далекой легендой. Этого не должно было случиться, и это была не случайность, все дело в состоянии души. После ереси Хоруса примархи отдали власть слабым, склонным к ошибкам людям. Не по злому умыслу, лишь по незнанию. Люди не должны были управлять собственной судьбой, они просто неспособны к этому. Что случилось с Империумом? Он сделался лабиринтом политических организаций, имперские командующие препираются между собой, управлением занимаются торговые посредники, а не лидеры. Легионы космодесанта были разделены на ордены, имперская гвардия, поднявшаяся нам вослед, пересела на наши суда, и так был создан имперский флот.
Даже сейчас я сижу в этой камере, приговоренный из-за страха. Боязнь величия, любовь к посредственности — вот что процветает в Империуме. Люди и примархи, которые сделались их марионетками, обрекли и себя, и нас, на медленную, мучительную смерть. Темные Ангелы боятся людей, которых сами же защищают. Разве нет в этом странной иронии — принесенная мною жертва привела к тому, что вы десять тысяч лет таитесь во тьме? Прежние яркие звезды на небосклоне сражений стали теперь тенями, которые боятся показаться, боятся самих себя, боятся того, что таится у них внутри, хотя знают о собственной сути. Игнорируй мои слова, если тебе так хочется, но, когда придет время, загляни в собственную душу и почувствуй там дух Льва. Порча есть. Говорю тебе ещё раз, а ты помни об этом. Тьма была в душе у Льва Эль-Джонсона. Тьму вы все несете в себе. Она окружает вас, но вы слепы к её присутствию. Интриги, секреты, ложь и тайна. Вот наследие вашего примарха.
Борей ничего не ответил, вместо этого долго стоял в раздумье. Наконец, он посмотрел в сторону Астеляна, но ничего не сказал. С едва заметным поклоном капеллан повернулся и пошел к двери. Распахнув её настежь, остановился и оглянулся назад.
— Моё дело сделано, великий магистр? — спросил он, и Астелян смутился.
— Ты хорошо поработал, брат-капеллан, — раздался глубокий сильный голос позади Астеляна. — Ты заслужил черную жемчужину на свой розариус. Теперь я сам займусь этим предателем.
Астелян огляделся по сторонам, но поначалу никого не заметил. Зато он услышал лязг двери, и свет ламп перестал проникать в камеру из коридора. Некое движение привлекло его внимание, заставило всматриваться ещё пристальней. Сначала из теней появился лик черепа, это была маска мужчины, закутанного в рясу, будто сотканную из черноты. Незнакомец вышел вперед в тусклом свете жаровни. Астелян узнал в нем космодесантника, который находился в камере, когда в неё впервые привели самого Астеляна.
