И подчинился.
Серп Крона молнией покинул ножны – нет, быстрей молнии. Соскучившись по плоти, отличной от тела людей, клинок визжал от удовольствия. Персей не ощутил сопротивления – он словно рубил воздух. Сгинул остров, Медуза, змеи; вернулась Лерна, замершая в ожидании рассвета. Наклонившись, Персей поднял за волосы голову Косматого. Тело убитого лежало на лестнице, уводящей в царство теней. Жидкое серебро крови струилось по красной меди ступеней. Из каждой капли, укореняясь в металле, вырастали бледные асфодели – лилии мертвецов. Вскоре лестница скрылась под периной цветов. Вой собаки стал громче. Он терзал уши – казалось, пес изнывает от голода.
– Благодарю, – дрогнули мертвые губы.
И еще раз:
– Спасибо, брат.
Персей обождал. Нет, голова молчала. Пожав плечами, он размахнулся – и зашвырнул голову в бочаг. Булькнула загустевшая вода, Лерна заглотила добычу. На поверхности какое-то время еще виднелось лицо, обращенное к серой дерюге неба. Вскоре исчезло и оно.
– Вот и все, – сказал Персей.
От входа в Аид ему послышался смех. Он обернулся. Рядом с телом стояла тень. Персей не знал, что тени бывают такими – яркими, полными солнца. Как собака выла в три глотки, так и тень Косматого троилась в сумраке, соперничая в сиянии с дальним огнем глубин. Ровесник Персея, обладатель всклокоченной гривы; женоподобный юнец в венке из плюща; рогатый мальчик со змейками. Махнув рукой своему убийце, тень засмеялась – так радуется узник, взломавший темницу – и, оставив безглавый труп за спиной, двинулась вниз, навстречу вечности.
– Удачи! – пожелал Персей.
И услышал:
– Глупец! Что ты наделал?!
– Что ты наделал?!
– Выполнил его просьбу.
Край солнечного диска поднялся над горизонтом. На цветочном ковре играли кровавые отсветы, создавая иллюзию движения. Лилии пожрали тело Косматого, как болото – его голову. Асфодели раскрывались морскими звездами, чтобы увять, осыпаться прахом, удобрить болотистую почву – и освободить место новым росткам и бутонам, нетерпеливо лезущим из красной меди. Круговорот жизни и смерти, убыстренный в тысячи раз.
– Он обманул тебя!
– Да? – Персей обернулся к Гермию. – По-твоему, он не умер?
– Умер! В том-то и беда!
Чудилось, что Лукавый сейчас разрыдается в голос. Или его хватит удар, как простого смертного. Не в силах устоять на месте, Гермий-Психопомп [114] метался по болоту – тщательно избегая «могилы», где упокоилась голова Диониса. В этом месте трясина глухо вздыхала, словно жалуясь на судьбу. Змеям на жезле Лукавого передалось настроение хозяина. Они с угрозой шипели, мелькая раздвоенными язычками.
– Помнится, в Аргосе, ты умолял меня его прикончить.
– Я был дураком! Последним болваном!
Начни бог биться лбом об дерево, Персей бы не удивился.
– А сейчас ты мудрец?
– Он тебя провел! Он провел всех!
– Где ты был раньше, с твоими предостережениями?
– Я не мог вмешаться! Клятва, чтоб Стиксу иссохнуть! Я мог только скрытно следовать за вами. И надеяться…
– Я почуял.
– Меня?!
– Присутствие. Я не знал – чьё.
– Мог бы и догадаться!
– Что бы это изменило? Он желал смерти. Я хотел его убить.
– А я?!
– А ты молчал и прятался.
– Скажешь, я трус? Да, трус! Но даже будь я отважней Арея – без толку! Понимаешь? Я бы и сказать тебе ничего не успел! Только открыл бы рот – сразу б приложило. С двух сторон: и за тебя, и за него! Два года мертвого сна. Восемнадцать лет изгнания из сонма богов. Я бы вернулся дряхлой развалиной. Гермий-Руина! А пользы – никакой. Ты б его тут же и зарезал. Увидел бы меня, свалившегося замертво, и зарезал…
Гермий умолк, будто онемел. Змеи торопливо обвили кадуцей и замерли, блестя позолотой. Молчание бога было красноречивей слов: в нем сквозила обреченность. Забыв о Персее, Лукавый встал у спуска в Аид. Жезл указал на шевелящийся покров асфоделей – так приказывают рабу.
Болото окрасилось свежей кровью.
Нет, понял Персей. Не кровь – цветы. Асфодели обратились в алые маки. Повинуясь движению жезла, маки взмыли в воздух, образуя завесу – мозаичное панно, на котором уже проступал рисунок. Одни лепестки налились чернотой, другие – охристым жаром; часть подергивалась серым пеплом…
Других красок в Аиде не было.
Плотную, вязкую, как смола, тьму можно было потрогать руками. Время от времени ее озаряли багровые сполохи, на краткий миг высвечивая край замшелого утеса, берег реки, странно искаженные, исковерканные пространства, на которых – без смысла и цели – шевелилась многоглавая и многорукая масса.
Тени умерших.
Пейзаж на панно изменился. Изломы береговых скал. Аспидный глянец волн. Ладья у причала. К ней тянулась вереница новых теней. Угрюмец-лодочник не спешил принимать плату за переправу – хмурил брови, хрустел узловатыми пальцами. Он словно чего-то ждал.
Дождался.
Нижний край панно озарился светом. Кудрявый юноша с тирсом в руке улыбался. Он ничуть не походил на усопшего. Сейчас Дионис – в славе и силе – выглядел живее, чем до знакомства с мечом Персея. Убитый Вакх источал не просто свет, но силу самой жизни. Тени рядом с ним обретали человеческое подобие. Женщины пускались в пляс, к ним, чуть замешкавшись, присоединялись мужчины. Из маковых недр эхом летели восторженные клики:
– Эвоэ, Вакх! Эван эвоэ!
Пляска превращалась в оргию. Забыв, что у них нет плоти, тени сплетались в объятиях, совокуплялись с неистовством, какое трудно было ждать от мертвых. В экстазе вакханалии они спешили насладиться тем, в чем им будет отказано во мраке подземного царства. А Дионис шествовал дальше. Когда он поравнялся с ладьей, Харон протянул руку, требуя плату. В ответ Дионис взмахнул тирсом. В ладони перевозчика из воздуха, как из амфоры, хлынула искристая струя вина. Пьянящий аромат ударил из недр Аида в Лерну, истребив болотные миазмы. Харон пил, захлебываясь и кашляя, пятная хитон кровью лозы. Дионис, смеясь, прошествовал мимо него в ладью – один. Бог не желал попутчиков. Властный жест, и Харон схватился за весла, торопясь исполнить приказ…
– Теперь ты понял, что натворил?!
Персей молчал, ожидая продолжения. Гермий взглянул на смертного брата с жалостью. Так смотрят на простофилю, которого облапошили на рынке – взамен живой коровы всучили дохлую козу. Не чужой человек, жалко. Но что поделаешь, если судьба умом обделила?
– Сын Семелы хочет взойти на Олимп.
– Я вижу, что он не восходит, а спускается.
– Последний шаг на пути в боги – победа над равным. И Дионис это знает. А после отцовской клятвы… Кто из Олимпийской Семьи встретился бы с ним? – никто. Ни для битвы, ни для спора. Если высшие избегают схватки, как их победить? Он бы вечно скитался по земле второсортным божком. Но есть исключение – Владыка Аид, старший из мужчин Семьи. Не было случая, чтобы наш дядя поднимался на Олимп. Но он Олимпиец по мощи, власти и происхождению, и этого не отнимешь. Смертному проще простого спуститься в его владения. Надо всего лишь умереть. Богу это сделать труднее. Что ж, Дионис нашел простака, который помог ему в пути.
