Я бродил ещё три часа, а то и больше. Заставлял себя оставаться там до тех пор, пока не изгнал до последней капли гордость за ужасы, которые совершил, и оставил только беспощадное осознание. Когда Бренкен нашла меня, я уже достиг желаемого.
— Заводите дружбу с мертвецами? — спросила она.
— Здесь лучше, чем в обществе святых.
Мы отправились в длинный обратный путь от пожарищ.
Стив Лайонс
Корпус Смерти Крига
Город был потерян уже давно.
Однако, его защитники еще продолжали сражаться, удерживая руины. Даже несмотря на то, что знали — всегда знали — что их дело безнадежно.
Молодой солдат прятался в полуразрушенной кирпичной башне.
Он держал лазган наизготовку, упирая приклад в плечо. В прицел он смотрел на раскинувшийся перед ним отравленный ландшафт.
Свистящий порывистый ветер хлестал по плечам солдата, взметая вихри пепла. Солдат ощущал обжигающий холод ветра даже сквозь свою темную шинель и толстые пластины панцирной брони. Но он никак не проявлял, что это его беспокоит, не проявлял слабости. Он продолжал сидеть в том же неподвижном положении, от которого сводило мышцы, держа палец на спусковом крючке. Он ждал.
Он ждал уже час или больше. С тех пор, как сокрушительные громовые удары осадных орудий, наконец, затихли. С тех пор как над выжженной пустошью воцарилась жуткая тишина.
Кто знает, о чем он думал?
У молодого солдата не было имени. Ему и не нужно было имя. У него был лишь номер на солдатском жетоне. Номер, обозначавший его подразделение и место солдата в нем, и, значит, говоривший о нем все, что можно было сказать.
— Началось. Мы получили подтверждение: противник атакует.
Голос генерала: далекий, металлический, раздающийся эхом. Молодому солдату приходилось прислушиваться, чтобы разобрать слова. Он был слишком далеко от ближайшего громкоговорителя.
— Держитесь стойко. Помните, чему вас учили. Помните, что вам приказано. Вы должны быть готовы встретить атакующих со смертоносной силой.
Молодой солдат был в противогазной маске. Звук его дыхания громко раздавался внутри противогаза. Ему пришлось задержать дыхание, чтобы расслышать слова генерала.
Воздух, очищаемый фильтрами на груди, поступал в противогаз по резиновому шлангу. Но все равно воздух оставлял на языке горький, пыльный привкус. Солдат знал, что этот воздух смертелен для него, несмотря на средства защиты.
Задумывался ли он об этом? Приводила ли его в ужас мысль, что его плоть заживо сгниет на костях, а внутренности превратятся в жидкость?
Если и так, то его могла утешить другая мысль: смерть от радиации медленна и мучительна, а он почти наверняка погибнет раньше.
Эту планету не зря классифицировали как мир смерти.
— По расчетам вы не сможете выиграть этот бой. Такая задача вам и не ставится. Ваша цель — заставить врага дорого заплатить за победу.
Противник обладает огромным превосходством в средствах. Но с каждой секундой, пока вы противостоите его орудиям, вы истощаете его средства. Вы делаете его слабее.
Цена же за этот успех с нашей стороны — лишь тот ресурс, который доступен нам в избытке и легко восполним. Эта цена — то, что и так по праву принадлежит Императору. Слава нашему Отцу, нашему Защитнику.
Сегодня вы потерпите поражение, заплатив за него лишь дешевую цену, лишь ваши ничего не стоящие жизни. Но умрите храбро, упорно сопротивляясь, и ваша жалкая жертва поможет проложить путь к величайшей Его победе в будущем. Слава Императору!
Речь генерала завершилась резким металлическим звуком фанфар.
Теперь молодой солдат видел их. Точнее, он видел тучу пыли, клубившуюся над горизонтом, предвещавшую приближение вражеской армии. Порывистый ветер донес до него злобный рев машинных духов. Скоро ему придется сражаться, в первый раз за свою недолгую жизнь.
Его первое поле боя. И почти наверняка последнее.
Молодой солдат был обучен — более того, он был рожден — не проявлять страха. Но значит ли это, что он не чувствовал страха? Он был обучен не задавать вопросов, но значит ли это, что он не задумывался над вопросами? Задумывался ли он над ценностью человеческой души?
Город был потерян уже давно. На самом деле, тысячелетия назад.
Насколько знал молодой солдат, город не представлял никакой ценности — ни стратегической, ни в плане ресурсов. И все равно солдат умрет за этот город, потому, что для этого он и рожден. Это не только его долг, это его судьба.
И, в конце концов, этот город был для него домом — по своему — хотя до сего дня солдат даже не видел неба над ним. Бесчисленные поколения его народ сражался и умирал здесь, за эту бесплодную землю под ногами. Каждый служил одной и той же непостижимой великой цели, каждый искал искупления для этого проклятого Богом-Императором мира.
Родного мира молодого солдата. Единственного мира, который он знал.
Мира смерти по имени Криг.
Где-то в руинах нечто было разбужено грохотом боя. Что-то, что спало много ночей и много дней, и давно уже должно было умереть. Нечто, чему едва хватило силы поднять свою круглую голову. Но все же оно подняло голову и напрягло мышцы своих полуиссохших конечностей, оторвав брюхо от земли. Пыль и мусор посыпались со спины твари, когда она встала на ноги.
Оно было мертво. По крайней мере, все равно что мертво. Поддерживаемое одним лишь непреодолимым биологическим императивом. Первобытной потребностью, которая не дала бы твари покоя, пока не была бы удовлетворена. Потребностью обеспечить дальнейшее существование своего генетического материала.
Потребностью размножения.
Атакующие солдаты исчислялись тысячами.
На поле боя перед ними двигались — и частично защищали их — легко бронированные машины. Молодой солдат насчитал шесть или семь машин. Немного, и с такого расстояния они казались ветхими, едва исправными.
Но в башне каждой машины сидел стрелок, и не было оснований сомневаться, что тяжелые стабберы в башнях вполне исправны.
Однако наиболее страшным зрелищем были сами солдаты, маршировавшие шагом, в полный рост, держа лазганы на плече, явно не обращая внимания на риск, которому они подвергались. Как будто они знали, что непобедимы. Их лица были скрыты противогазами. И не случайно это придавало им вид черепов с пустыми глазницами, символов самой смерти.
Конечно, эти солдаты были всего лишь людьми. Молодой солдат знал это, как и все остальные. Он знал этих людей, многих из них, всю свою жизнь. Правда, он не мог сказать, с кем именно из них он рос, учился, тренировался, проходил строевую подготовку. Как и у него, у этих солдат не было имен. И не было лиц.
