И благодаря этому сумела передать Ким все, что имела, все, что могла передать. И теперь Ким не смела даже сказать, что она не из Фьонавара, ибо в душе ее билось глубинное — на уровне интуиции — понимание этого мира, более глубокое даже, чем понимание того Мира, откуда она сюда явилась. И теперь, глядя на цветок баннион, она отлично понимала его суть, как понимала теперь и суть веллина, и даже кое-что важное знала о той роли, которую играет в ее судьбе камень бальрат, воплотивший в себе силы дикой магии; и когда-нибудь она непременно поймет, узнает, кто должен был носить Венец Лизен и пройти по самой темной из всех возможных троп на свете, как называл эту тропу Радерт. Радерт, которого Исанна потеряла вновь и теперь уже навсегда, чтобы дать ей, Ким, это бесценное, это тяжкое знание.
Нет, это просто чудовищно! Чудовищно несправедливо! Какое право, господи, какое право имела Исанна принести такую страшную жертву и взвалить на ее, Ким, плечи этот немыслимый дар, это невыносимое бремя? Как она смела решать за нее? Без нее?
Ответить, однако, оказалось довольно просто. Стоило лишь чуть-чуть поразмыслить. Нет, Исанна такого права не имела, и Ким совершенно свободно могла бы сейчас уйти, бросить все, отказаться ото всех этих жертв и даров. Да, можно вновь совершить Переход, как они и собирались, и оказаться дома, и выкрасить волосы или же, если захочется, оставить их седыми, в стиле «новой волны». Пока что ничего еще не переменилось…
Вот только, если быть честной, переменилось абсолютно все. «Как отделить рисунок танца от его исполнителя?» — примерно такой вопрос вычитала она где-то. А как отделить того, кто видит сны, от самих этих снов? Она чувствовала, что не находит ответа. Она совсем запуталась… Хотя ответ был невероятно прост.
Сделать это невозможно.
Через несколько минут она слегка нажала ладонью на потайную плиту под столом — теперь она знала, как это делается, — и перед ней открылась лестница, ведущая вниз.
Она стала спускаться по стертым каменным ступеням, и ей указывал путь свет Венца Лизен. И тот кинжал должен был тоже непременно оказаться там — это она знала твердо, как знала и то, что серебристо-голубое лезвие будет покрыто алой кровью, но тела Исанны ясновидящей она там не найдет. Ибо Исанна умерла с любовью в сердце, убив себя этим клинком, и теперь находится за пределами Времени и Пространства, там, куда за ней никто последовать не может. Она просто исчезла. Навсегда. Окончательно и абсолютно. И все кончено.
И оставила здесь, в самом первом из миров, Ким, возложив на ее плечи тяжкое бремя заботы об этом мире.
Ким вытерла лезвие и вложила Локдал в ножны; и при этом раздался снова звук потревоженной струны арфы. Она убрала кинжал в шкаф и снова поднялась по лесенке наверх — навстречу тому миру, которому так необходима была сейчас, навстречу всем тем мирам, которые отныне были связаны с нею, новой ясновидящей Бреннина.
— Господи! — воскликнул Кевин. — Это же Пол!
Напряженная, гнетущая тишина была ему ответом. К такому никто из них не был и не мог быть готов. «Но я-то должен был догадаться! — Эта мысль, точно пойманная птица, билась у Кевина в мозгу. — Я должен был понять — еще когда он впервые рассказывал мне о Древе Жизни!» Горечь и бессильный гнев переполняли его душу…
— Это, наверное, тоже было решено во время игры в шахматы? — злобно бросил он королю.
— Да, — просто ответил Айлиль. — Он пришел играть в та’баэль, а потом сам предложил… Я бы никогда не попросил его об этом! Мне и в голову никогда такое не приходило! Не знаю, правда, сможешь ли ты мне поверить…
Но он, конечно же, поверил. Слишком уж все совпадало! И зря он так набросился на старика. Ведь Пол все равно бы сделал то, что давно уже хотел сделать, а ТАК умереть было куда лучше, чем «случайно» упасть, спускаясь с отвесного утеса. Если все это, конечно, соизмеримо. А почему бы и нет? Ему казалось, что соизмеримо вполне. Но все-таки было так больно… так больно… и еще…
— Нет! — решительно сказал Лорин. — Это необходимо остановить. Мы не имеем права так поступать! Он ведь даже не из нашего мира. Мы не смеем взваливать на него одного собственные беды и несчастья. Мальчика нужно немедленно с дерева снять! Тем более что он гость твоего дома, Айлиль! Гость нашего мира! И о чем ты только думал, когда…
— О нашем мире. О своем доме. О своем народе. Он сам пришел ко мне, Серебряный Плащ.
— И нужно было ему отказать!
— Лорин, он же предложил это от чистого сердца! — Это сказал Горлас, и голос его неожиданно дрогнул.
— Так ты тоже был при этом? — рассвирепел маг.
— Да. И это я привязывал его к Древу. Он так храбро прошел мимо нас прямо к нему… Словно был там совершенно один. Я сам не знаю, как все это получилось, и боюсь сейчас говорить об этом, как боялся и там, в Священной роще, но клянусь: он предложил себя в жертву от чистого сердца!
— Нет, — снова сказал Лорин, и лицо его окаменело — с таким трудом он сдерживал целую бурю чувств, бушевавшую у него в душе. — Нет, он, возможно, просто не в состоянии был понять, на что решился. О, мой король, его необходимо немедленно оттуда снять! Пока он не умер.
— Но это же его собственная смерть, Лорин! Он сам выбрал ее и принес нам в дар. Неужели ты осмелишься отнять у него право на собственную смерть? — Глаза Айлиля казались очень старыми и очень усталыми.
— Осмелюсь! — отвечал маг. — Я привел его сюда не для того, чтобы он ради нас умер.
«Пора вмешаться», — решил Кевин.
— Может быть, привели нас сюда и не для этого… — Кевин с трудом шевелил губами, буквально выталкивая слова изо рта и все время запинаясь. — Но я думаю, что Пол только поэтому сюда и пришел. — Господи, ведь он теряет их обоих! Сперва Дженнифер. А теперь и Пола. Казалось, что в груди у него не сердце, а сплошная рана. — И если он отправился к Древу Жизни, то сделал это сознательно. Потому, что сам так хотел. Что ж, позвольте ему умереть ради вас, раз он не может жить ради себя самого. Оставь его, Лорин. Отпусти его.
Кевин даже не пытался смахнуть текущие по щекам слезы; ему было все равно, что их видят все, а Джаэль и вовсе не сводит с него глаз, своих холодных прекрасных глаз…
— Кевин, — тихо промолвил маг, — это очень страшная смерть. Ни один человек не может выдержать три ночи подряд… Но если он не выдержит, все его страдания будут напрасными, и смерть эта ничего не даст. Позволь же мне снять его оттуда.
— Не тебе это решать, Серебряный Плащ! — раздался голос Джаэль. — И не ему.
Лорин обернулся; взгляд его сейчас был как кремень.
— Если я решу снять его с дерева, — сказал он, словно вколачивая в нее эти слова, — то тебе придется убить меня, чтобы этому помешать.
