— В консульство Мессалы Волеза и Цинны Великого наш повелитель, первый сенатор, Отец Отечества и император Цезарь Август вынес на решение сената вопрос о создании новой провинции — Германии. Великой Германии! Которой ныне управляю от имени принцепса я, скромный и недостойный Публий Квинтилий Вар.
Аплодисменты. Если бы гости могли, они бы топали ногами…
Бух, бух, бух.
О, уже топают.
Болтун. Будь у меня выбор, я бы послушал флейтистов. Или посмотрел на танцовщиц.
— Рим пришел на эти земли навсегда. Великой Германии процветать! Да будет на то воля богов, Квирина, Юпитера и Весты, а так же, — Вар делает почтительный жест в сторону бронзовой статуи, глядящей на нас из глубины кабинета, — самого Божественного Августа!
Аплодисменты. Возгласы одобрения.
Вар, несмотря на бодрость слов, выглядит осунувшимся и больным. Насколько я знаю, пропретор больше не пьет вина. Под видом дара Бахуса ему подают воду из целебного источника, подкрашенную отваром шиповника…
Я перевожу взгляд на римлян — в основном они довольно чахлые. Климат Германии не щадит моих соотечественников.
Напротив — германцы выглядят настолько здоровыми, словно собираются жить вечно…
Сволочи.
Раб подносит Вару стеклянную чашу с «вином». Вар выплескивает немного жидкости на пол и поднимает чашу над головой:
— Пью за это!
Все пьют.
— Но не будем о серьезном! — продолжает Вар. — Сегодня первый день Патрицианских Игр, так же называемых Театральными. Значит, вечер должен закончиться хорошим представлением!
Я киваю. Посмотрим, что нам приготовил Квинтилий Вар.
— А вот и мой сюрприз, — говорит он.
— Расступитесь! Дайте пространство! — Преторианцы раздвигают толпу. — Расступитесь! Расступитесь!
Квинтилий Вар улыбается. Я смотрю, затем пожимаю плечами.
Интересное, однако, у пропретора Германии представление о театре…
* * *
Когда‑то бог — кузнец Вулкан — или, как его называют греки, Гефест — сделал людей из глины. Хорошо сделал, с чувством, с толком, с расстановкой. Мастер. Но чего‑то не хватало…
Люди были красивы, но мертвы.
Прекрасные оболочки без души.
И тогда титан по имени Прометей похитил огонь, чтобы вдохнуть в людей жизнь…
И был наказан. Отец богов Юпитер приказал приковать смутьяна к скале, и каждый день прилетал орел — клевать печень Прометея. А утром она снова отрастала. Как новенькая. Чтобы продлились эти мучения целую вечность. Так задумал великий Юпитер…
Но самое главное: со скалы открывался прекрасный вид на все человечество.
Чтобы наивный, прекраснодушный, мечтательный Прометей наконец понял, что натворил.
* * *
В круг, освобожденный преторианцами, входит темнокожий человек в синем одеянии и высоком колпаке — вроде тех, что носят вольноотпущенники. На ткань нашиты серебряные монеты, кусочки цветного стекла и ракушки.
Человек поднимает руки — торжественно.
Германцы на мгновение затихают, затем начинают вопить еще громче. Гаа, гаа!
Вот что выбрал для нас Публий Квинтилий Вар…
Черного человека с грацией заклинателя змей.
Помощник фокусника — тощий, высокий, лица не видно в тени капюшона — выносит подставку и водружает на нее деревянный цилиндр. Затем произносит неожиданно звучным, летящим голосом:
— Слушайте, слушайте, слушайте! Великий маг и волшебник Острофаум прибыл в Германию из Египта! Секрет своей магии он узнал в Африке! В самом ее сердце, таинственном царстве огромных обезьян и диких слонов!
Острофаум? Где я слышал это имя?
— Откройте глаза!
Я открываю.
— Приготовьтесь узреть чудо!
Я готовлюсь.
— Великий маг Острофаум… ЗДЕСЬ!!
Спустя мгновение я вспоминаю — и едва не начинаю хохотать в голос. Ализон, рыночный день. Прекрасный сюрприз. Великий фокусник, приехавший с центральной площади.
— Этот трюк никто не может повторить! — кричит зазывала.
Конечно, конечно. Потому что никто и не пробовал.
— Настоящая магия! — гремит зазывала. — Настоящая!
Как неосторожно. По приказу Августа по всем землям Рима преследуют колдунов. Без особого, правда, успеха.
Что галльские друиды, что ярмарочные фокусники до сих пор могут творить чудеса в любой деревне. И люди прячут их от римских властей…
Впрочем, власти тоже не особо усердствуют.
Колдуны и маги нужны всегда.
И уж тем более нужны фокусники. Иначе кто будет развлекать бедных необразованных диких германцев?
— То, что вы увидите, повергнет вас в трепет! — повышает голос зазывала. — Приготовьтесь увидеть незабываемое! Необычайное! Жуткое!
Фокусник поднимает руки. Глаза его закрыты, лицо спокойное. Свет факелов причудливо переливается по угольно — черной коже — словно вода, подкрашенная закатом.
— Сейчас! — кричит зазывала.
Гул стихает. Германцы замерли.
Я слышу только дыхание.
Фокусник открывает глаза…
* * *
Тот, кто долго идет по следу тигра, сам становится тигром. Сопереживает ему, сочувствует его утратам, радуется его радостям. Начинает его понимать…
Я понимаю убийцу брата.
Я почти люблю его.
Я — тигр. И я тот, кто убьет тигра.
* * *
На мгновение мне чудится, что у меня вместо правой кисти — пустота. Ничто. На миг мне показалось, что я — тот высокий гем, что замешан в смерти моего брата…
Однорукий германец, которого ищут по всей Германии и никак не могут найти.
Найдут ли? Германия большая. Недаром название провинции звучит как Germania Magna — Великая. Правда, название не имеет отношения ни к размерам провинции, ни к доблести ее обитателей. А только к моменту основания. Это был год, когда консулом стал Цинна Великий.
Правда, прозвище Великий — Магн, Цинна получил не сам, а унаследовал от деда, знаменитого Помпея.
Как легко в наше время обрести величие!
Просто берешь нужного деда и…
Мне становится скучно.
Когда фокусник проделывает трюк с веревкой, с которой исчезают узлы, меня окликают:
— Гай?
Вибрирующий низкий голос. Я поворачиваю голову. Это Арминий, царь херусков. Рослый, красивый и очень спокойный. Белые волосы собраны в пучок на затылке. Я улыбаюсь. Всегда приятно видеть умного человека, особенно если этот умный человек — твой друг.
— Здравствуй, римлянин, — говорит Арминий, улыбаясь.
— Здравствуй, варвар.
Арминий протягивает мне чашу с вином. Выплескивает из своей пару капель на землю и говорит:
— На добро тебе! — как принято в Риме. Похоже, скоро варвары будут знать наши обычаи лучше нас самих.
— Живи, — отвечаю традиционно. Вино льется внутрь; тягучей прохладной рекой заполняет желудок. Хорошо.
— Философы ошибаются, считая, что человек меняется в течение жизни, — говорит Арминий спустя пару чаш. — Ерунда. Полная чушь. Мы упорно остаемся такими, какими были — это и называется «воспитание».
— Воспитание? Если бы… Упорно следовать всю жизнь одним и тем же заблуждениям — это называется «характер», — говорю я, — а не воспитание.
Мне нельзя пить — я начинаю философствовать.
Арминий усмехается.
— Играешь словами, Гай?
— Разве я не прав, дорогой варвар?
— Пожалуй, — германец смеется. — И ты решил собственным примером доказать это умозаключение?
— А что делать? Мужчинам и легатам — в отличие от философов и женщин — приходится нести ответственность за свои слова.
Арминий хмыкает.
— Другими словами… — Внезапно в дверном проеме мелькает тонкая девичья фигура. И — я забываю, о чем хотел сказать.
— Гай?
— Прости, царь, — я смотрю на Арминия. — Мне нужно идти.
— Ответственность? — спрашивает он серьезно. Голубые глаза смотрят на меня в упор.
— Она самая.
* * *
Мы встречаемся в галерее.
И стоим, как два идиота…
