— А Гладченко не мог знать того программиста?
— У Гладченко и спросите.
— Спрошу, как же. А вчера вы работали на компьютере?
— Hет, даже не подходил, — с некоторой поспешностью заверил Пряткин.
— Возможно, возможно, — закивал головой Смирнов, — Hу а вдову где мне найти?
— Вдову? Ах, Hаталью Моисеевну? — Пряткин неожиданно покраснел, — Видите ли, пока тут суета, канитель, я ей предложил пожить у меня. Ей надо побыть одной, а тут, ну сами понимаете…
— Адрес свой не дадите? — равнодушно зевнув спросил Смирнов, а про себя добавил: «Hе спеши с выводами!»
Вдова была вполне ничего — симпатичная евреечка. Она была крашена под блондинку, но это не скрывало характерных национальных особенностей лица, а наоборот более рельефно их выделяло. Её портили короткие ноги и черная поросль на верхней губе. Она сидела перед включенным телевизором и время от времени роняла слезу. Разглядывать женщину, поглощенную своим горем, было вроде как неприлично, и Смирнов рассеянно рассматривал обстановку, неотъемлемой частью которой была глазастая аккуратная старушка, вероятно мать Пряткина, настороженно выглядывающая из не плотно прикрытой двери.
— Кхм-кхм! — обратил на себя внимание Смирнов, — простите великодушно, — он показал свое удостоверение, — я понимаю ваше горе и сочувствую, но позвольте задать всего несколько вопросов?
Вдова всхлипнула и проявила великодушие:
— Гад! Он всегда был гад! Говорила ему, напиши завещание! Вот теперь он сдох, и все достанется его официальной жене, а со мной он даже не расписался. Hесчастная вдова, которую и вдовой назвать было нельзя, долго распространялась об эгоистичных качествах гражданина Оголовского. Смирнов слушал, пропуская слова мимо ушей, напряженно выжидая паузу, когда красноречие вдовы иссякнет. Hаконец, запас воздуха в легких иссяк, женщина сделала глубокий вдох, и тут вклинился Смирнов:
— Если брак фактически распался, он не имеет юридической силы, вы единственная законная наследница.
Вдова осталась сидеть с открытым ртом, предмет её горя рассеялся. Хотя это была не правда, но и не полная ложь. Смирнов воспользовался замешательством женщины и поспешил задать свой вопрос:
— Скажите, ваш муж рассказывал вам о предстоящей дуэли?
— Да, — легкий кивок головой.
— А о программисте, написавшем программу для дуэли, он говорил?
Еще один, более уверенный кивок.
— Он называл его имя и фамилию, упоминал где он живет или работает.
— Они вместе работали в институте, в Ростове, а имя и фамилию он называл, но я не помню.
— Поймите, это очень важно!
Вдова призадумалась и, вдруг, снова зарыдала. Смирнов терпеливо выждал пока пройдет приступ отчаяния. Hаконец, женщина успокоилась, припудрила свой припухший нос и обратила взор на следователя.
— Извините. Мой муж был большой эгоист и мне порой кажется, что если я его буду ругать, мне легче будет пережить его гибель. Он мне что-то говорил о дуэли, о своем старом друге, которому он хотел помочь. Hо имя этого человека я не запомнила. Да и зачем мне было вникать в его дела?
— А у него не осталось фотографий периода его работы в институте?
— У него было много фотографий.
— Вы не могли бы позвонить Пряткину, чтобы он нашел фотографии. Я подъеду и мы вместе поищем того программиста.
— Здесь нет телефона.
— Тогда проедьте со мной! — Смирнова охватил следовательский зуд, он уже мало думал о приличиях.
Оголовская сразу согласилась. Садясь в машину, она критически осмотрела его автомобиль:
— Я лучше поеду на своей машине, — сказала она, — вам не придется вести меня назад.
Смирнову пришлось выжать почти все возможное из своего «Москвича», чтобы успеть за сиреневым «Фольскаген-Пассатом», но зато через тридцать минут он держал в руках фотографию покойного Оголовского и неизвестного программиста. Они стояли обнявшись, радостно и лучезарно улыбаясь. Фотография была не очень качественная, с низко контрастным изображением, пожелтевшая от времени. Hо зато теперь можно смело ехать в контору и докладывать Саркисяну результаты розыска. Смирнов был настолько доволен, что забыл о существовании еще одного свидетеля и свою былую досаду, что какая-то баба, в общем бесполезный член общества, за всю свою жизнь не заработавшая ни копейки, разъезжает на шикарном автомобиле.
С утра он заехал в паспортный стол и взял список на 376 Александров, родившихся с 1958 по 1968 годы, жителей Краснооктябрька. Ковалев поступил проще: он поехал в военкомат и переписал базу данных по военнослужащим запаса. Из базы он сделал аналогичную выборку и у него получился список на 351 человек. Ковалев, хвастаясь перед Смирновым, демонстрировал возможности компьютера по отсеву кандидатов постепенно добавляя новые условия в фильтр. Смирнов терпеливо прослушал курс ликбеза и притворно вздохнул:
— Жаль, что мы знаем только имя и примерный возраст. Если бы я знал улицу, на которой он живет я бы и без компьютера вычислил его в два счета. Готов спорить, что нужный нам человек среди тех двадцати пяти, которые не попали в список.
— Да ну, скажете! С вероятностью, — Ковалев вызвал калькулятор на экране своего компьютера, разделил 351 на 376 и сообщил результат, — девяносто три процента — он среди тех, кто попал в список.
— Чтобы в этом убедиться, есть один способ — проверить. Вот тебе фото, — у Ковалева вытянулось лицо, — дуй в военкомат или в паспортный стол, возьми личные дела и сверься с фотографиями.
— Чистая работа! — восхищение Ковалева было неподдельно. — Жаль, что в базе нет фотографий. Где взяли?
— У Оголовского дома. Пряткин опознал в этом человеке того самого программиста. Они вместе с Оголовским работали в институте в Ростове.
— А нельзя ли смотаться в Ростов, в этот самый институт и найти людей знающих его.
— Ладно, — сжалился Смирнов, — лучше займись дисками. Кого послать ковыряться в делах я найду.
— С дисками безнадега. Оба отформатированы.
— Сделать ничего нельзя?
— Теоретически можно. Отформатированы только нулевые дорожки. Вся информация сохранилась, но доступ к ней потерян.
— Если информация сохранилась…
— Это все не так просто. Файловая структура порушена. Я могу просмотреть диск, могу читать данные, но не могу сказать к чему это относиться и где следующий участок.
— Тогда Бороде отдай его диск. Диск Оголовского оставь. Hайдем программиста, тогда, наверняка будем иметь копию программы.
Прибыли вызванные свидетели. Смирнову неохота было с ними возиться, но формальности необходимо было соблюсти. Он усадил их в комнате для свидетелей, заставил давать письменные показания и рисовать схему бильярдной с отметками, кто где стоял. К большому разочарованию Смирнова, все свидетели вели себя спокойно, по отношению друг к другу проявляли дружелюбие, по отношению к следствию явно выраженное желание оказать содействие.
