— Нет!
— О, да! — рявкнул Байл, ухмыляясь во всю свою волчью пасть, — Я собрал различные генетические образцы каждого из Адептус Астартес, извлек из них нити, которые связывают их с Примархами, а Примархов — с их создателем! Величайшая головоломка, Кровавый Ангел! Извлечь ту часть генетического кода, которая приведет к первоисточнику всего Космодесанта! К прародителю вашего вида, к отцу, создавшему всех нас!
— Император… — чудовищность преступного плана Байла переходила все границы. — Ты хочешь создать… Его копию?
— Можешь себе представить? — поинтересовался Чейн. — Самый могущественный псайкер в истории человечества, воссозданный служителем Разрушительных Сил!
На глазах андрогина блеснули слезы радости.
— А ты помог мне все подготовить, Кровавый Ангел, — произнес Байл, — в карте Имперского генома было много крупных пробелов, но чистая кровь… так сказать, родного сына Императора… например, Примарха Сангвиния… продвинет меня далеко вперед, поможет исправить ошибки.
Он ухмыльнулся своим мыслям:
— И уже очень скоро, когда я соберу достаточно прогеноидов и замучаю до смерти достаточно твоих бракованных родственничков, мое дитя выйдет из генетического инкубатора, сделает свои первые шаги и назовет меня отцом! Дитя, которое перекроит всю Галактику! Император-Наследник, чья власть будет свободной, не знающей запретов и границ…
Ужас ослепил Рафена, и, казалось, унес из этого времени и места, он почувствовал, что его разум погружается в мрачную глубину этого чудовищного, отвратительного замысла. Шок от этого был слишком сильным, чтобы преодолеть его — это было словно попытка представить себе размеры вселенной. Возможно ли такое? На службе Золотому Трону он повидал многое — эти ужасы почти не поддавались описанию. Холод разлился по его венам, когда он понял, что из всех умов галактики, способных на подобное кощунство, Фабий Байл был наиболее вероятным кандидатом.
Какая-то дальняя часть его мятущегося разума поняла это; некие темные, звериные инстинкты в нем отреагировали так, как велела им природа.
Двигаясь без участия рассудка, Рафен прыгнул на ренегата и врезался в него такой силой, что они обрушили одну из стоек с трофеями; реликвии раскатились по металлическому полу. Охваченный первобытной яростью Астартес пытался разодрать врага в клочья, отрывая куски от его кожаного плаща.
Байл вскинул руки, из странного сооружения у него на спине появились пристегнутые к кистям металлические когти, но Рафен уже раскрыл рот, целясь в его незащищенное горло. Ангел вонзил зубы в покрытую обвисшей кожей плоть на шее ренегата и укусил, разрывая кожу, пронзая вены, перекусывая хрящи гортани.
Поток густой, словно масло, жидкости ударил фонтаном, отчаянный крик Байла превратился в полузадушенное влажное бульканье.
Плоть и железо нанесли удар, лезвия впились в торс Рафена, но он не ощутил боли; сейчас он желал только убивать; кровь — ее омерзительный, гнилой вкус и ощущение грязи были именно такими, как он себе представлял — залила ему подбородок и грудь. Байл снова пытался закричать, но его горло уже превратилось в сплошную рваную рану.
Новые Люди уже стояли вокруг, их электрические алебарды роняли синие молнии, от которых каждое нервное окончание в его теле корчилось от боли, но он не отрывался от врага, чувствуя каждый клочок, который он зубами выдирал из горла Байла. Безумный ученый потерял опору и рухнул на пол, но Рафен не обратил на это внимания, продолжая кусать и рвать его зубами. Безумная атака Кровавого Ангела прекратилась только когда Чейн вновь затянул мантру боли.
Паразит поворачивался снова и снова, разливая кипящую, раскаленную муку по груди Рафена. Покрытый кровью, заходясь от крика, он оторвался от своей жертвы, скрючившись от боли.
Другие ранения взяли свое и затопили его, сломав плотину, выстроенную его волей. Рафен дрожал и задыхался, балансируя на грани забытья.
— Уберите его! — Чейн кричал пронзительным, звенящим голосом. — Не позволяйте щенку сдохнуть! Он заплатит за все! Уберите его отсюда!
Тьма окружила Рафена со всех сторон, выбравшись из темных углов залы, цвета вокруг потеряли яркость, его раны пели жуткую песнь страдания. Последняя картина, которую он унес в кромешную черноту, был Фабий Байл, корчащийся в предсмертной агонии; кровь выхлестывала из него красно-коричневой струей, а его разодранное горло зияло распахнутой раной.
Последним усилием он собрал дрянь, наполнявшую его рот, и плюнул, стараясь попасть в физиономии стоявших рядом Новых Людей. Это забрало последние силы, он почувствовал, что теряет сознание, свет разлетелся осколками, которые растаяли, как дым.
Поток солоноватой, ледяной воды выдернул Рафена из забытья, отплевываясь, он замолотил по воздуху сжатыми кулаками, готовясь отразить любую атаку. Моргая, он мог различить только смутные очертания предметов. Его лицо раздулось от ударов, кровь залепила глаза.
Туман перед глазами начал рассеиваться, и он обнаружил, что находился в металлической клетке — но не своей, а другой; снаружи был день, лучики тусклого желтого света пробирались сквозь вертикальные зазоры в стенах. Здесь не было других входов и выходов, кроме тяжелой стальной двери на толстых петлях.
— Вставай, парень, — произнес грубый голос. Он услышал лязг пустого ведра, когда сутулая фигура отбросила емкость.
— Ветча, — произнес Рафен, откидывая назад свои растрепанные, покрытые засохшей кровью волосы. Когда он взглянул на свои пальцы, то увидел, что они тоже перепачканы кровью:
— Я думал, что уже умер.
Старый Космический Волк издал хриплый смешок:
— Думал узреть лик Императора, а? Желал очутиться в раю? — резко бросил Ветча. — Не будет тебе такого счастья, Кровавый Ангел. Никто отсюда туда не попадает. Это слишком легкий способ сбежать.
Слепой ветеран протянул узловатую руку и помог ему встать. Пальцы Ветчи были костлявыми, но сильными и жесткими, словно железные прутья. Рафен огляделся и нахмурился. Он слышал шум за стенами металлической клетки, грохот, бряцающие удары, которые следовали один за другим:
— Ну и куда ты привел меня на сей раз, Волк?
— Не я, — ответил Ветча, отступая в тень, наклоняясь и что-то делая, — Новые Люди притащили тебя.
Он снова хихикнул:
— С ума сойти, похоже, ты их здорово обозлил. Я редко видел, чтобы они с таким удовольствием пинали человека, который не может дать сдачи.
— Угу, — ответил Рафен, сплюнув сгусток мокроты и крови. Откашливаясь, он услышал легкий стук — на пол вылетел обломок его зуба.
