Ноктюрнец выглядел скорее опечаленным, чем шокированным.
— Ты подтверждаешь худшие из моих опасений. Когда мы встретились, в тебе не было такого отторжения человечности, как у капитана.
— Я понял, что ошибался, — ответил Антон, надевая шлем.
Невральные разъемы подключились к коре головного мозга, ещё более отдаляя легионера от плоти, наделяя его улучшенным зрениям и чувствами из царства машин. Гальба посмотрел на вход в ложу и церемонию, идущую за дверью.
«Божественное? — подумал он. — Если бы вы могли взглянуть на мир так, как я сейчас, то узнали бы нечто новое о божественном».
Антону представилось, что адепты Марса были связаны с чем-то намного более совершенным, чем любая иллюзия, которой поклонялись колонисты.
«Иллюзия ли?»
Нечто простучало, словно кости, побеспокоенные далеким ветром, и попыталось сунуть нос в мысли Гальбы. Стряхнув его, сержант повернулся к издергавшемуся Каншеллу.
— Ты нервничаешь, Йерун, — произнес Антон. — Не надо, ты не сделал ничего плохого, и мы защитим тебя.
Серв открыл рот, словно собираясь в чем-то поправить сержанта, но промолчал.
— Колонисты хотели, чтобы ты присоединился к их богослужению, — продолжил Гальба. — Они откроют тебе больше, чем нам. Иди и поговори с ними, а мы будем слушать и действовать по обстоятельствам.
— Да, господин сержант, — сглотнул Каншелл и поднялся ко входу в ложу.
— Возможно ли, что эти люди не виноваты ни в чем, кроме ложной веры? — спросил Кхи’дем. — И никак не связаны с тем, что случилось сегодня?
— Они знали, — ответил Антон.
Этого было достаточно, чтобы обвинить колонистов.
Йерун скрылся внутри, словно увлеченный вглубь толпы могучим потоком. Благодаря уху Лимана, Гальба улавливал голос серва сквозь громогласное пение — тот пытался с кем-то поговорить, но вопросы всё время обрывали. Антон прикинул, что Каншелл продвигается к центру ложи.
Песнопение смолкло, и в тишине прозвучал шепот серва.
— Что происходит?
— Явление истины, а что же еще? — ответил женский голос. — Откровение.
— Это моя книга, — сказал Каншелл. — Зачем вы её забрали?
— Ради истины, — рефреном отозвался кто-то.
— Истины, — шепчущим эхом повторила паства.
— Ты ведь этого хотел, верно? — спросила женщина.
— Я уже знаю истину, — возразил Йерун.
— Знаешь, не понимая, — вмешался кто-то ещё, с более низким и грубым голосом. Гальба опознал верховного жреца. — Ты плавал на поверхности, а теперь нырнешь. Как и все вы.
— Все, — повторила женщина.
— Все, — прошептал хор.
— Пригласи их войти, — скомандовал жрец. — Истина принадлежит всем. Тогда вы сможете истинно поклониться божественному вместе с нами.
— Я не могу пригласить «их», — возразил Каншелл.
— О, думаю, что можешь.
Наступившее молчание нарушили звуки борьбы.
В три шага Антон оказался у входа в ложу, и, сопровождаемый своим отделением, вошел внутрь. По пути сержант расталкивал плечами колонистов, раскидывая их по сторонам, и остановился, немного не дойдя до центра. Там, лицом к Гальбе, стоял жрец в капюшоне, а чуть дальше его помощница, Ске Врис, выкручивала Каншеллу руки за спину. Антон быстро заморгал, пытаясь прояснить замутненный взгляд — ядовитая пляска света в ложе расшатывала само основание реальности. На полу, в центре сияющей паутины, лежала потрепанная книга.
— Выпусти его, — приказал Гальба, почти разочарованный тем, как просто и обыденно раскрылось вероломство колонистов.
— Разумеется, — ответил жрец, и Ске Врис отпустила серва, который отшатнулся в сторону.
Увидев это, Антон нахмурился. Да, верховный жрец держал что-то вроде церемониального кинжала, но острием в пол, а на Каншелла никто не направлял оружие. Его просто схватили, но ничего более.
— Наконец-то вы пришли, — произнес вождь поселенцев.
— Не для поклонения, — огрызнулся Гальба.
Жрец наклонил голову, и Антон почувствовал, что он улыбается под капюшоном.
— Возможно, нет. Но вы определенно станете свидетелями.
Послушница отошла прочь, оставив своего господина одного. Тот шагнул к центру комнаты, а Ске Врис скользнула к Йеруну и положила руку ему на плечо, словно успокаивая. Теперь сержант понял, что колонисты не собирались причинять вред серву — они хотели, чтобы Каншелл принял их веру. Они хотели, чтобы в ложу вошли космодесантники.
Гальба поднял болтер и услышал лязг оружия боевых братьев, вставших наизготовку. Оглядев ложу, сержант понял, что из поселенцев вооружен только жрец, но он не представлял угрозы. Несмотря на это, Антон чувствовал предбоевое напряжение — опасность существовала, хотя легионер и не мог её распознать.
— Перекрыть помещение, — воксировал он, продолжая держать болтер наведенным на жреца.
— Держу выход, — доложил Кхи’дем.
— Что-то не так?
— Пока тихо. Около ворот по-прежнему стоит большая толпа.
Обращаясь к жрецу, Гальба спросил:
— Свидетелями чего мы станем?
— Мы уже сказали вам. Истины. Откровения.
Подняв руки, верховный жрец откинул капюшон, и прочие служители культа, разбросанные среди паствы, последовали его примеру.
Лицо человека, стоявшего перед Антоном, перенесло жестокие, звериные искажения. Чёрная шевелюра жреца напоминали львиную гриву, от корней волос начинались ритуальные шрамы и татуировки; нижний резец превратился в клык, выступавший над верхней губой; глаза, лишенные зрачков, переливались багрянцем.
Послушники оказались настолько же опоганенными — некоторые из них прожили жизни, превратившие их лица в массы рубцовой ткани, другие исказили себя более изящно, покрыв лбы и веки вязью замысловатых рун. Кроме того, все щеголяли увечьями, словно указывающими на их принадлежность к религиозной касте. Гальба замечал отрубленные уши, разрезанные щеки, скальпы, оттянутые назад. И каждое лицо светилось тошнотворной, плотоядной радостью.
Теперь, когда жрецы сбросили маски, суть внешнего вида колонистов стала более понятной. Новый контекст позволил Антону иначе взглянуть на этих людей, увидеть мерзкий оттенок в сиянии их веры. Их дикарский облик был осознанным выбором — поселенцы поддались чему-то темному и сейчас ожидали кульминационного момента всей жизни.
Культисты встречали взгляд Гальбы со злорадным торжеством.
— Легионер, меня зовут Ци Рекх, — произнес жрец. — Говорю с гордостью, что я — жрец Давина. Говорю с гордостью, что боги Хаоса открыли варп для меня и моих собратьев-паломников, перенеся наши утлые суденышки в это место, освященное в Их честь. Я горжусь, что ступаю по миру, созданному иными верующими, измененному, чтобы исполнить свое предназначение именно сегодня. И я горд, что достиг предначертанного мне часа.
