Впервые я увидел земную девушку, о которой упомянул выше, когда она вместе со своим другом бежала по дорожке великолепного леса к берегу реки, откуда я любовался видом на древний город.
Бегущие бежали просто так — они никуда не спешили, они заряжались в беге силой, бодростью, весельем… Увидев меня, подошли ко мне и сели рядом со мной на скамейку. Мы начали говорить о моем восприятии мира (они сразу узнали меня и с помощью моего преобразователя речи рады были говорить со мной). Я спросил, что заставляет людей быть такими, чтобы их сообщество могло существовать: не требовать больше того, что каждому дано, отдавать все, что каждый может, думать о других больше, чем о себе.
— Почему заставляет? У нас нет принуждения, — сказал друг девушки.
— Казалось бы, только страх может заставить быть таким, как надо обществу. Но у вас страха нет?
— Страха нет. Есть совесть, — ответил молодой человек.
— Совесть? — Я заинтересовался и попросил объяснить, как применить ее к сообществу.
— Есть такая поговорка у людей — «не за страх, а за совесть»! — сказала девушка.
— Как же она создается, формируется, развивается? — допытывался я.
— Воспитание — это теперь главное, — пояснила девушка.
— Беда, когда прежде образование превалировало над воспитанием, — вставил юноша, которого звали Петей.
— Объясни, — попросил я.
— Образованный, но должным образом не воспитанный человек может и не обладать нужными для общества качествами.
— Я пытаюсь понять ваше общество. Не должно ли оно жить, развиваться, совершенствоваться, как саморегулирующийся организм?
— Не стихийно, нет! — ответил Петя. — В давние времена, когда еще был капитализм, находились люди, которые считали, что в обществе все саморегулируется.
— Что же было, по их мнению, регулятором?
— Страх! — воскликнула девушка, ее звали Виленоль.
— Как? Равновесие производства и потребления достигалось страхом? — Я вспомнил отношения между живыми и вечноживущими. Там был страх не стать протостарцем.
— Да, равновесия тогда никто не планировал, — ответил Петя. — Оно достигалось стихийно, в процессе конкуренции!
— Тот, кто производил больше, чем было нужно, — добавила Виленоль, — или делал это хуже конкурента, разорялся и погибал. На страхе и борьбе за личное существование держалось общество.
— Ты мудро говоришь, девушка, увлекающаяся прошлым. Но разве твой организм саморегулируется борьбой клеток между собой?
— Мой организм? — удивилась Виленоль. — Конечно, он саморегулируется без всякой межклеточной борьбы.
— Клетки запрограммированы на воссоздание нормального положения, — вставил Петя. — Сочтем это условно «совестью».
— Совестью организма?
— Да, — подхватила девушка. — Если мы порежем палец, то кровь бросится к месту пореза, чтобы залечить его, без всякого приказа головного мозга. Не так ли и у тебя?
— Да, так же. Центральное мозговое образование не может вмешиваться, влиять, участвовать во всех жизненных процессах тела.
— В переходный период на Земле — его называли строительством развитого социалистического общества — было нелегко, — вздохнула Виленоль. — Стараясь устранить страх, люди готовили ему на смену совесть. Для этого требовалось воспитание!
— Разве его не было прежде?
— Конечно, было! Но для каких целей? — Девушка говорила все увлеченнее. — Каждое предыдущее поколение воспитывало последующее. С самого раннего возраста детям внушали нормы поведения. Угнетатели искусно воспитывали будущих угнетателей. Им нельзя отказать в уменье. Они придумали правила чести и вежливости (для людей лишь своего круга!), а также философию потомственного превосходства. Угнетенных тоже воспитывали в выгодном для правящих духе. Помогала религия. Людей убеждали в существовании некой высшей силы, именуемой богом. Пугали этой силой, учили смирению, обещали бессмертие.
— Как? И у вас бессмертие? Как у наших вечноживущих?
— Нет, это наивная идея о боге.
— И теперь люди научились воспитывать?
— Видишь ли, Ан, — вступил Петя. — В современном обществе жизнь начинают не земные протостарцы с вековым опытом, а люди моего возраста. То, к чему может привести зрелая мудрость, должно входить в сознание человека, когда он еще крохотный ребенок. Ведь люди готовятся к жизни за тот же короткий срок, что и прежде. Поэтому надо совершенствовать методы воспитания. Если раньше внушали только с помощью слов, угроз и наказания, то теперь искусство воспитания — в передаче основ морали героическими примерами, традицией, наконец, внушением. Оно облегчено современной аппаратурой, делающей мозг ребенка особо восприимчивым к внушению. Внушают во время сна, а днем убеждают логикой и воздействуют на чувства. И ныне человек с детских лет не только правдив и вежлив со всеми. Он еще и отожествляет себя с совестью и никогда не может поступить против нее.
— Когда же человек считается подготовленным для жизни в обществе!
— Когда переступает порог зрелости! — воскликнула Виленоль. — Это предстоит сейчас мне. Я должна совершить подвиг зрелости!
— Что за деяние составит этот подвиг?
— Каждый выбирает себе то, что он способен совершить, но так, чтобы из этого стала ясной сущность человека: его характер, стремления, сила…
— К чему ты готовишься, девушка Земли?
— Сама не знаю, добрый Ан. Говорят, во все времена бывало так, что девушки не знали, чего они хотят и на что способны. Подвиг совершается в области, которой ты увлечен.
— Я понял, что тебя увлекает история твоей планеты?
— Моя мечта — сделать какое-нибудь историческое открытие. Мне бы хотелось стать археологом, участвовать в раскопках… Но больше всего меня интересует время Великих Свершений. Восстанавливать его героические картины доставляет мне величайшую радость.
— Вот как? — поразился я. — Ведь это было дикое, мрачное, невежественное время. Люди ненавидели, убивали себе подобных.
— Да, это было нелегкое время. Одни люди угнетали других. Большинство человечества жило во мраке бесправия. И тем значительнее то, что именно тогда нашлись герои, которые увидели во мгле времен наше время. И во имя этого будущего шли на борьбу, совершили Великую революцию.
— Великую Октябрьскую революцию, — поправил я.
Виленоль и Петя обрадовались.
— Тебе уже рассказали об этом на Земле! — воскликнула Виленоль.
— Мне сообщили, рассказали, поведали об этом еще много раньше — после трагического нашего Восстания Живых…
