Нора Кейта Джемисин - Наследие. Трилогия (ЛП)

Невольно я подняла руку и коснулась лба. Надо же, как просто забыть, что у меня там — отметина. И я забыла, что в отношениях между людьми — и богами — эта отметина имеет решающее значение.

— Тогда как…

— Она спала с Вирейном. Будущим наследникам обычно рассказывают о церемонии передачи власти, но Декарта приказал, чтобы ей ничего не говорили о некоторых подробностях. А Вирейн сболтнул лишнего. Рассказал ей все в красках. Думаю, для нее и этого было достаточно — она сразу поняла, что к чему.

Да. Именно так все и было, наверняка. Она подозревала в чем-то Декарту — и Декарта, судя по всему, боялся, что она что-то узнает.

— А что она сделала, когда все узнала?

— Она пришла к нам. И спросила, как лучше освободиться от сигилы. Так она смогла бы причинить вред Декарте — а за это она бы использовала Камень, чтобы освободить нас.

Я затаила дыхание — вот это решимость! Как же она ненавидела! Я прибыла в Небо с твердым намерением умереть, но отомстить за мать. И только судьба и воля Энефадэ предоставили мне такую возможность. Но моя мать не нуждалась в помощниках! Она сама выпестовала свою месть! Она предала свой народ, свою семью, даже своего бога — и все для того, чтобы сразить одного-единственного человека.

Симина была права. Я в подметки матери не гожусь.

— Вы сказали, что только я смогу использовать Камень для вашего освобождения. Потому что во мне живет душа Энефы.

— Да. Это мы Киннет и объяснили. А поскольку нам представилась такая возможность… Мы сказали, что если ее лишат наследства, то сигилу тоже уберут. И свели ее с твоим отцом.

Сердце ухнуло куда-то в желудок. Меня слегка затошнило, и кровь обернулась водой. Я прикрыла глаза. Вот тебе и сказочная любовь с первого взгляда…

— А она… сразу согласилась отдать вам ребенка? — спросила я.

Мне казалось, что я говорю слишком тихо. С другой стороны, в комнате слышались лишь наши голоса — никаких посторонних звуков.

— Получается, они с отцом… что же, они меня зачали специально, чтобы отдать вам?

— Нет.

Я не могла заставить себя поверить в правдивость его ответа.

— Она ненавидела Декарту, — продолжил Нахадот, — но она оставалась его любимой дочерью. Мы ничего не говорили ей про душу Энефы и наши планы, потому что не доверяли ей.

А вот это вполне понятно.

— Ну хорошо, — сказала я, пытаясь собраться с мыслями. — Итак, она повстречала моего отца. А он был последователем Энефы. Она вышла за него замуж, зная, что он поможет ей добиться своего, а еще она знала, что за этот брак ее вышвырнут из дворца и отлучат от дома. И так она сумела освободиться от сигилы.

— Да. И мы увидели в этом доказательство ее искренности. А кроме того, она стала на шаг ближе к цели: когда она уехала, Декарта очень горевал. Он оплакивал ее, как умершую. А она знала о том, как он страдает, и, похоже, это доставляло ей удовольствие.

Это я тоже могла понять! О, я очень, очень хорошо ее понимала!

— И тогда… тогда Декарта наслал на моего отца Ходячую Смерть.

Я проговорила это очень медленно. Сколько же в этом сотканном судьбой гобелене ниточек…

— Он, наверное, винил во всем отца. Возможно, даже убедил себя, что если отец умрет, она вернется.

— Декарта не насылал Ходячую Смерть на Дарр.

Я вскинулась:

— Как это?

— Когда Декарта желает сделать что-то с помощью магии, он использует для этого нас. Но мы не насылали поветрие на твою страну.

— Но если это сделали не вы, то…

Нет. Нет. О нет, только не это!

В Небе есть еще одна возможность задействовать магию. Помимо Энефадэ. Есть только одно существо, способное повелевать божественной силой — хоть и не в полной мере. В том году Смерть погубила лишь дюжину людей в Дарре. Обычно поветрие косит сотнями. Ну что ж, смертный убийца оказался не способен на большее.

— Вирейн, — прошептала я; руки сами собой сжались в кулаки. — Вирейн…

Ах, как хорошо он разыграл передо мной мученика! Невинный несчастный юноша, которого использовала и бросила злая интриганка! А он тем временем попытался убить отца — прекрасно зная, что мать будет во всем винить Декарту, а не его. Он затаился в коридоре и ждал, подобно стервятнику. И смотрел, как она шла умолять Декарту спасти ее мужа. Возможно, даже вышел из укрытия и посочувствовал ей — ах, какой бессердечный у вас дед, как же так можно… Возможно, он не оставлял надежд вернуть ее. Завоевать ее сердце. О да, это очень на него похоже…

А отец — не умер. И мать не вернулась в Небо. А Вирейн? Неужели он тосковал по ней все эти годы? Ненавидел моего отца? Ненавидел меня — за то, что мы разлучили его с его любовью, разрушили все планы? А может, это Вирейн вытащил из шкатулки письма? Может, он сжег те, в которых говорилось о нем, может быть, он так хотел забыть о безумствах юности… А может, он до сих пор их бережет и тешит себя иллюзией, что в них сохраняется последнее дыхание любви — которой он недостоин.

Я до него доберусь. Я еще посмотрю, как белая элегантная шевелюра падает ему на лицо красными, текущими кровью патлами!

И тут совсем рядом со мной как будто кто-то негромко поскребся. Как если бы на твердом полу поскрипывала галька. Или когти. «Сколько в тебе гнева», — выдохнул Ночной хозяин, и в голосе его звучала музыка льда и бездонных трещин в холодных горах. И он вдруг оказался близко, очень близко. Прямо за моей спиной!

— О, да, да… Прикажи мне, милая, хорошая Йейнэ… Только прикажи… Я — твое оружие. Отдай приказ, и я заставлю его страдать так, что все, что он проделал со мной сегодня днем, покажется ему милосердным…

Гнев улетучился. Точнее, вымерз. Очень медленно я втянула воздух. Потом сделала еще один вдох. И выдох. Надо успокоиться. Ненавидеть нельзя. И нельзя бояться того, во что сейчас превратился Ночной хозяин — и все по моей вине! Разве можно быть такой неосторожной… Я сосредоточилась на тьме и молчании и ничего не ответила. Точнее, не осмелилась подать голос.

Минуты шли. И наконец я расслышала тихий, разочарованный вздох. Чуть дальше от меня. Он вернулся на прежнее место — в дальний конец комнаты. Очень медленно я позволила себе расслабить мышцы.

Так, пожалуй, нужно сворачивать эту тему. Здесь столько скрытых тайн, столько волчьих ям для чувств. Я с усилием запретила себе думать о Вирейне.

— Моя мать хотела спасти отца, — сказала я.

Да. Вот это мне тоже надо узнать. Ведь, вполне возможно, она все же полюбила его! Хотя их связь началась… весьма необычным образом. И я знала — он любил ее. Я помнила, как он на нее смотрел.

— Да, — проговорил Нахадот тем же спокойным, негромким голосом, каким он говорил со мной до столь неосмотрительной вспышки ярости. — Отчаяние сделало ее уязвимой. И мы, естественно, воспользовались этим.