Это открытие породило во мне такую бурю чувств что я, пренебрегая запретом, вновь предался медитациям. Мне казалось, что близость Пан-давов каким-то образом приближает меня к высоким полям брахмы. Великая сила была здесь рядом, пусть в умаленном облике, невидимая для других, но все более понятная мне. Разве я мог не попытаться воспользоваться ею?
Увы, тогда я еще не знал, что близость не означает тождественность. Часами я просиживал в полной отрешенности, пытаясь успокоить бурный поток чувств, подобно искателю жемчуга, бросаясь в водоворот собственного сознания. Но даже когда мне удавалось опуститься поглубже, я находил там лишь отражение самого себя. Еще чаще я просто скользил по поверхности собственных мыслей, видел сияющую в их глубине золотую пульсирующую ауру сердца, темные тени, переливающиеся глубже, много глубже светлых бликов отражения внешнего мира. Но проникнуть туда я был не в силах. Каждая попытка опуститься за доступные пределы приносила жестокую боль, удушье. Как у ныряльщика под спудом воды, у меня разрывало грудь от недостатка воздуха. И барабанный бой в ушах становился громким, невыносимо вещественным, дробил зеркальную поверхность, вырывая из глубины транса, обессиленного и задыхающегося. Пришлось оставить безнадежные попытки, тем более, что жизнь при дворе требовала от меня напряжения всех физических и душевных сил, а их после борьбы с самим собой оставалось все меньше. Я начал рьяно участвовать в коротких походах вдоль границ и военных смотрах, самозабвенно постигал науку управления боевой колесницей и с радостью брался за чистку дворцовых конюшен.
* * *
Однажды ночью ко мне в жилище пришел Ар-джуна. В одежде простого придворного он стал как-то ближе и проще, но, все равно, в нем чувствовалась повелительная сила, как жар погасшего костра под покровом золы. Говорят, что дочь Вираты царевна Уттаара была без ума от своего учителя танцев, а ее брат царевич Уттара, не скрывал своего пренебрежительного отношения к его науке, да и к нему самому. Арджуна терпеливо сносил все.
— Муни, — сказал мне властелин, — я чув ствую беду. Ты видел, как Кичака смотрит на Дра– упади? Ты знаешь, чем это грозит?
Я кивнул. Объяснять, в чем дело, не было необходимости. Гордый предводитель колесничих воинов — сутов потерял голову от желания обладать прекрасной «служанкой» Судешны.
Я должен знать, что он готовится предпринять, — сказал Арджуна. — Мы здесь тайно, и единственная наша защита — благосклонность царя Вираты. Мы не можем допустить вражды с его военачальниками, но мы должны защищать Драупади. Прав был Юдхиштхира, когда пытался отослать ее к отцу. Теперь из-за нее пойдут раздоры. Необходимо узнать, что затевает Кичака.
А если поговорить с Судешной, — предложил я, — ведь Кичака ее брат.
Но тогда придется открыть Судешне, кто мы такие. А сможет ли женщина хранить нашу тайну? Слишком быстро новости достигнут Хас-тинапура.
Я могу попытаться убить Кичаку, — неожиданно для самого себя сказал я, вспомнив спокойное лицо царицы в сумерках.
Нет, это не выход, — ответил Арджуна (спасибо, не усомнился в искренности моего порыва). — Это-то мы всегда успеем. Но вдруг удастся как-то отвлечь Кичаку от нашей супруги. Может быть, надо посулить ему золота? Может быть, прислать из Двараки сто прекрасных девушек. Кришна мог бы для нас сделать такой подарок, не раскрывая его истинной причины. Надо знать мысли Кича-ки. Для этого сегодня ночью ты должен проникнуть в его покои. Наши друзья сообщили, что он пригласил свою сестру Судешну для совета. Ты должен услышать, о чем они будут говорить.
— А как я попаду во дворец Кичаки? — не без внутреннего трепета спросил я, жалея, что та кое поручение почему-то миновало Митру.
Арджуна пожал плечами:
— Если бы я знал, я бы дал тебе совет. Но мое ремесло — открытая битва. Потому выбор и пал на тебя, что в отличие от моих братьев и Митры, ты умеешь держаться в тени, не привлекая к себе внимания, и, в то же время, каким-то смиренным упорством располагать к себе людей, воплощать ся в них и понимать их действия и мысли. Подку пи слуг, договорись со стражей. Никому из нас это не удастся. Мы не понимаем их, они не доверяют нам. Верхние пути брахмы бесполезны, значит, открыты пути земные.Будь я хоть немного посмелее, то отказался бы, но разве мог я спорить с Арджуной?
По счастью, проникнуть во дворец Кичаки оказалось намного проще, чем мне показалось вначале. Несмотря на обилие охраны, там царила неразбериха, более подходящая для боевого лагеря в чистом поле, чем для дворца придворного. Купив за один серебряный браслет расположение привратника, я проник за каменную ограду в огромный двор, где все еще пировали воины Кичаки. Полумрак таился за колоннами дворца, огонь костров был не в состоянии разогнать ночную тьму, смешанную с дымом, запахом вина и мяса, пьяными криками и песнями. Ничего не стоило раствориться среди этой горячечной неразберихи и пройти во внутренние покои. Там была тишина, а запах дыма и пота сменился ароматом благовоний. Но под сводами дворца сумрак был намного гуще, и я не очень боялся, что меня обнаружат. Оставалось узнать, где состоится встреча Кичаки с сестрой. Я сел на холодный мозаичный пол, скрестив ноги, и застыл в ожидании появления Судешны. Услышав шаги и бряцание оружия, затаился в тени колонны. И вот мимо меня прошла женская фигура, закутанная в дорогие ткани, в свете факела охраны блеснули золотые украшения. Бесшумно я последовал за темными силуэтами по коридорам.
Ходить босиком по каменному полу было куда проще, чем подкрадываться к чутким оленям в джунглях. Мое обострившееся в темноте зрение улавливало каждый поворот, в голове звучали отрывки чужих мыслей, которые хоть и сливались в размытое многоголосье, все же достаточно определенно указывали направление пути.
Я ясно почувствовал вдруг, где находится Ки-чака и куда спешит Судешна. Это было словно мельканье далекого костра несдерживаемых страстей. Несколько шагов, пара поворотов и я застыл в темноте в десяти шагах от покоев Кичаки.
За богатыми тяжелыми драпировками виднелись прозрачные серебристые занавеси с привязанными к ним медными колокольчиками. Они чуть колыхались на ветру, рассеивали теплый свет масляных светильников. Золотистые блики лежали на мозаичных плитках, играли на доспехах двух стражников, загораживающих вход. Дальше пути не было, но громкий голос Кичаки звучал в пустынных коридорах как зов боевой трубы.
— Я никогда не видел таких женщин. Она, словно апсара Тилотамма, соткана из сияющих драгоценностей. (Да, сомнений не было, речь шла о Дра-упади.) Ее смуглая кожа источает аромат и сияние, как костер из сандалового дерева, — надрывно говорил Кичака Судешне. — Бедра и груди теснятся, как плоды манго на узкой ветке, а запястья узкие и гибкие, как побеги молодого бамбука. Статью она напоминает мне кашмирских кобылиц. При виде ее я чувствую, как цветочные стрелы бога Камы рвут мое сердце… Если бы не эти пятеро мужланов, которых пригрел Вирата… Почему они охраняют ее, как будто она их общая супруга?
