Солдаты взревели в знак поддержки и подступили к амфибии, будто стая шакалов.
— Вы правы, — объявил комиссар, вступая на сходни. — Обратного пути нет.
Он не кричал, но всё равно пробился через шум толпы и словно бы сдул его, как холодный ветер. Никто из солдат не смог выдержать ищущего ледяного взгляда незнакомца; отвернулся даже яростно заморгавший Джон Мильтон.
Комиссар кивнул с бесконечной усталостью, словно уже видел всё это прежде.
— Если ты так далеко прошел по дороге в ад, остается только идти вперед.
— Кто ты, Авель? — твердо повторила Скъёлдис. — Если хочешь, чтобы я помогала тебе, говори.
— Я уже отвечал на этот вопрос, — наконец произнес собеседник.
Это было правдой, даже если ответ был лживым.
Авель заявил, что он — старший офицер флота на борту линкора Небесного Маршала, человек со связями, ниточки которых тянулись прямо к нервному центру внутреннего круга Кирхера. Кроме того, визави ведьмы утверждал, что возглавляет тайное движение сопротивления, целью которого является раскрытие «Федрийской лжи». Он вел долгую и опасную игру, для которой требовались верные союзники и абсолютная синхронность действий. Имея доступ к информации обо всех прибывающих полках, Авель быстро разглядел потенциал 19-го Арканского.
«Вам здесь не место, — сказал он во время первого, мимолетного пси-контакта на орбите, почти год тому назад. — Ваш полк предали».
После того, как конфедераты бежали в глушь, Авель посещал Скъёлдис каждую ночь, добиваясь её расположения мучительно маленькими кусочками информации, которые давали проблеск надежды. В конце концов, она рассказала всё Белой Вороне, и, полковник, вечный азартный игрок, решил рискнуть.
«Что мы теряем?» — заявил он.
Итак, они прислушались к Авелю, и невидимый собеседник оказался надежным советником. Он передавал арканцам данные о маршрутах повстанческих патрулей и линиях снабжения, направлял их к складам боеприпасов и удаленным заставам, даже сообщал ежедневно менявшиеся пароли. Благодаря этому, 19-й полк всё время оставался на шаг впереди противника. Однако же, по прошествии нескольких месяцев послания Авеля стали более детальными, предлагаемые тактики — более рискованными, и в какой-то момент цель конфедератов сменилась с простого выживания на ответный удар по Небесному Маршалу.
«Ты не ошибся, Хардин Вендрэйк, — подумала северянка. — Полк превратился в фигурку на доске для регицида, но ни Белая Ворона, ни я не были игроками».
— Скажи мне, что ненавидишь их! — потребовала Скъёлдис. — Скажи, что ненавидишь Небесного Маршала и его кукловодов.
Так, чтобы я поверила…
Ведьма заострила чувства, словно лезвие бритвы, желая уловить каждый нюанс в словах Авеля. Собеседник ответил мгновенно:
— Я презираю их.
— Скъёлдис! — позвал другой голос, затем ещё раз и ещё…
В грезы северянки вторгся настойчивый грохот, и на мгновение ей показалось, что это звонит демонический колокол из потерянной Троицы. Затем женщина услышала, как рычит её вералдур, и резко открыла глаза.
Ещё не придя в себя, она увидела, что великан шагает к распахнутой настежь двери в каюту. На пороге стоял Вендрэйк, который выглядел наполовину обезумевшим и полностью проклятым, но тут ведьма заметила новое лицо за плечом капитана — и мгновенно очнулась.
Один глаз новоприбывшего казался матово-черным солнцем, другой был ржавым имплантом, втиснутым в пустую глазницу. Оба смотрели из сетки шрамов, светившихся под пергаментной кожей, словно магматические трещины.
Что было хуже всего, она видела это лицо раньше.
— Он просил нас последовать за ним в сердце тьмы, — прошептал Оди Джойс спокойным водам реки. — А потом пообещал вывести с другой стороны, если нам хватит духу.
Зуав стоял на берегу в одиночестве. Пока его товарищи, собравшись шумными группками, переваривали откровения комиссара, юноша отправился побеседовать с утонувшим святым.
— Он сказал, что Небесный Маршал отступился от веры в Императора и стал ксенолюбом, — продолжал Оди. — Что синекожие держат Гвардию за дурачков, превращают хороших людей в плохих и губят тех, кто не поддается на их уловки.
Парень вздохнул.
— Если это правда, то всё чертовски паршиво.
Затем Джойс посмотрел на командный катер, пришвартованный дальше по берегу Квалаквези. Комиссар пошел туда поговорить с ведьмой; если немножко повезет, он, может, даже пристрелит её.
— Меня зовут Айверсон, — объявил мертвец, наблюдая за Скъёлдис через стол. Глаза его больше не были чудовищными: левый стал блекло-голубым, правый — всего лишь отказывающим протезом. Шрамы перестали пылать, но их очертания не изменились, и ведьма не могла отвести взгляд от жуткой сетки, угодив в неё, как в тенета.
«Выглядит моложе, но это он, — решила северянка. — И не мертв».
— Старая рана, — произнес комиссар, неверно поняв её застывший взгляд. — Бритвенная лоза, шагнул прямо в долбаные заросли. Странно подумать, когда-то я был новичком на Федре.
Гость мрачно усмехнулся, исказив очертания шрамов. Скъёлдис видела, что этой сетью стянуто немало вещей — решимость и отчаяние, сокрушенная вера и несокрушимая ненависть, отвага и боязнь того, что отвага изменит ему, былые и недавние убийства… но ни проблеска узнавания.
Он не знает меня. Но как это возможно? И как он мог помолодеть?
— Целая жизнь прошла с тех пор, — сказал Айверсон.
Северянка неверно поняла услышанное, и у неё перехватило дыхание.
— Но ты остался придурком? — издевательски спросил Мэйхен, стоявший в дверях. — Похоже на то, раз явился в логово отступников.
— Я здесь не для того, чтобы судить вас, — ответил комиссар, не сводя глаз со Скъёлдис.
— Серьезно думаешь, что мы поверим в твой лепет о прощении? — фыркнул Джон Мильтон.
— Нет, я не думаю, что вы поверите в это, капитан, — отозвался Айверсон. — Прощения не будет никому из нас, но вашим людям нужно было услышать нечто обнадеживающее.
Зуав снова фыркнул.
— И зачем тогда нам помогать тебе?
— Потому что предали всех нас. И потому что мы хотим одного и того же.
— Правосудия, — тихо произнес Вендрэйк. Кавалерист развалился в кресле, но его глаза ярко сияли.
— В Преисподние правосудие! — рявкнул Мэйхен. — Я хочу поджарить этих ублюдков!
— Тогда позвольте мне помочь вам, — Айверсон говорил со всеми конфедератами, но обращался к ведьме. — Поверьте мне.
«Я верю, — к собственному удивлению, поняла Скъёлдис. — Пусть это совершенно безумно и нелепо, но я верю тебе, Айверсон. Чем бы ты ни был в прошлом, сейчас в тебе нет порчи».
