Этот дневник будет спрятан на челноке. Если сегодня мне не удастся исполнить долг, верю, что ты найдешь его и извлечешь уроки из моих ошибок. Я не знаю твоего имени, звания и даже призвания, но, раз уж тебе удавалось проследовать за мной сюда, ты — именно тот, кому можно доверять.
Кем бы ты ни был, надеюсь, что ты лучший солдат, чем я.
Из дневника Айверсона
— Противовес, — сказал Хольт, обращаясь к троим людям, которые ждали его в ангарном отсеке. Двое из них, мужчина и женщина, носили стеганые бронекуртки поверх синих комбинезонов и были вооружены короткими тупоносыми дробовиками. Судя по униформе — офицеры флотских сил безопасности, но оба сорвали с одежды значки Небесного Маршала. Третьим оказался древний, мертвенно-бледный старик, закутанный в рясу нефритового цвета с клобуком. Молочно-белые глаза почти сияли из тени под капюшоном, и, несмотря на слепоту человека, Айверсон не сомневался, что он видит дальше и глубже обычных людей. Почти вне всяких сомнений, это был астропат Авеля.
— Ты, что ли, ‘сар? — прорычала женщина-офицер на грубом готике. У неё было суровое лицо, строгая стрижка «ежиком» и обнаженные руки, перевитые канатами мышц. Невысокий рост явно не мешал ей быть жестким и компетентным командиром.
— Комиссар Айверсон, — представился Хольт и посмотрел на именной жетон собеседницы. — Офицер Привитера?
— Не похож ты на ‘сара, — с сомнением произнесла она.
Я знаю, девочка.
Айверсон давно потерял фуражку, а шинель стала тускло-серой, под цвет его длинных прямых волос. Арканец не стригся после того, как отплыл с «Антигоны» несколько месяцев назад — это казалось неважным.
— Он — Клинок, — удивительно звучным голосом произнес старик из-под капюшона.
— Ну, меня это вообще не колышет, астро, — Привитера нахмурилась, глядя на высаживающихся из челнока конфедератов. — Я пришла за бойцами, а их чё-то совсем немного.
— Чтобы помочь вашему восстанию, эти люди прошли через Семь Преисподних, — холодно заметил Айверсон. — Ты будешь относиться к ним с уважением, которого они заслуживают.
Привитера даже не вздрогнула.
— Слушай, ‘сар, у меня ребята гибнут по всему фраганому кораблю, ‘тому что Авель сказал «кавалерия на подходе». Он обещал мне армию.
— Так ты видела Авеля? — с внезапным интересом спросил Хольт.
— Я? — фыркнула женщина. — Никто никогда не видел Авеля, кроме, может, его ручного уродца, — она ткнула большим пальцем в сторону астропата, — у которого нету глаз.
— Но ты доверяешь ему? — и снова тот же самый вопрос, как будто ответ может что-то изменить так близко к концу игры.
— Авель реально влияет на ситуацию. Он влез так глубоко, что может дергать за нужные ниточки и объединять людей. Наше движение сопротивления и плевка не стоило, пока не появился Авель, — Привитера повесила дробовик на плечо. — Слушай, мужик, пора двигаться. Мы почти вломились на мостик, когда вдруг появилась целая куча синекожих.
— Он — Клинок, — повторил астропат. — Он должен немедленно идти со мной.
— Почему ты не хотела, чтобы я встретился с Айверсоном? — спросил Катлер, вытирая с топора вералдура демонический ихор. Во время схватки раны полковника открылись, и он двигался только за счет силы воли.
«Потому что ты попытался бы убить его, а это невозможно, — произнес голос в голове Энсора, — но он мог бы убить нас».
Нас? Конечно, Скъёлдис была права. Теперь северянка стала частью его самого, душа женщины вплелась в ткань души Катлера. После того, как полковник убил демона, ведьма попросила Белую Ворону открыть разум и позволить ей войти. Энсор не сомневался ни секунды: без указаний Скъёлдис он не знал, что делать.
Вздохнув, Катлер принял парочку «Яростей». Он ненавидел боевые стимуляторы, но они были чище наркотиков Федры, и без них полковник часу бы не продержался.
— А с чего бы я вдруг попытался убить комиссара? — спросил он.
«Позже объясню. Сейчас нам пора идти, Белая Ворона, твои люди ждут тебя».
Когда Энсор Катлер вышел из челнока, раздался хор приветственных криков. Искренняя радость бойцов ошеломила полковника, заставив замереть. C о’Сейшином на плечах и топором в руках Энсор наверняка походил на какого-то короля варваров, но это не волновало конфедератов. Пока солдаты что-то счастливо кричали, Катлер смотрел на них с грустью, граничащей с отчаянием. Так много погибших, так мало уцелевших. Что случилось с Вендрэйком, и Мэйхеном, и этим многообещающим молодым офицером, Грейбёрном?
«Всё это из-за меня, — понял Энсор. — Я погубил 19-й полк».
«Белая Ворона, сейчас не время для самобичевания, — вмешалась Скъёлдис. — Скажи им то, что они хотят услышать. Дай им поверить в тебя».
— Слушайте, всё это очень трогательно, — прорычала женщина в форме офицера безопасности, — но давайте к делу! Мои парни гибнут на палубе «А»!
Катлер посмотрел на неё странными, разными глазами, — серым и зеленым, — после чего кивнул.
— Думаю, мы сможем всё развернуть в нужную сторону, офицер.
— И как именно? — вызывающе спросила она. — Синекожие плотно засели на мостике.
— Может, и так, но у меня тут имеется один совершенно особенный синекожий, — Катлер бросил о’Сейшина на пол и ухмыльнулся. — Джентльмены — и вы, леди, — поприветствуйте командующего Приход Зимы.
Айверсон уже почти целый час шел за жутковатым проводником. Несмотря на слепоту, астропат ни разу не споткнулся и не засомневался в выборе пути, пока они пробирались по громадному, многоуровневому лабиринту линкора. Хольт потерял ориентировку, но чувствовал, что направляется в самую утробу корабля. Вдали порой раздавались крики и выстрелы, но по дороге им никто не встретился.
— Куда ты меня ведешь? — спросил комиссар, когда путники завернули в очередной сумрачный коридор.
— Ты — Клинок, — нараспев произнес астропат. — Я веду тебя к Небесному Маршалу.
— Я понимаю, но с чего ему быть здесь, внизу? Наверняка место Кирхера на мостике?
— С мостика кораблем управляют в полете, а этот корабль никуда не летает, — объяснил провожатый, словно разговаривал с дурачком.
— Но двигатели должны быть заправлены и находиться в рабочем состоянии, чтобы поддерживать орбиту, — настаивал Айверсон. — Значит, корабль может летать.
— Этот корабль не летает, — повторил астропат, которого явно не проняла логика комиссара.
«Он не запрограммирован мыслить, — решил Хольт. — Всего лишь посланец. Но лучше бы он ошибался насчет «Реквиема».
