— Добро пожаловать на борт! — сказал он.
— НЕ НРАВИТСЯ мне все это, Костеллин, — сказал Мангейм, когда два комиссара шли по коридору. — Эта секретность… Почему Имперскую Гвардию вовлекают в то, что должно быть внутренним делом властей планеты?
Костеллин думал о том же.
— Генералы скажут нам то, что необходимо нам знать, — сказал он, — когда решат, что нам необходимо это знать. А пока… вы хотели знать, зачем Корпусу Смерти нужны комиссары. Скоро узнаете.
— Что вы имеете в виду? — спросил Мангейм.
— Вашу встречу с губернатором сегодня. Заметьте, что генералы послали вместе с вами полкового командира, не меньше. Полковник-42 возьмет с собой на Иеронимус Тета полдюжины адъютантов, возможно, майора или двух. Вы видели, как реагировал капитан Рокан на присутствие офицеров Крига, а ведь у него было достаточно времени привыкнуть к их виду.
— Этот губернатор, Хенрик… — понял Мангейм.
— Хенрик будет рад увидеть дружественное лицо. На этой встрече он будет рад просто увидеть лицо. Теперь это ваша работа, Мангейм, по крайней мере, большая ее часть. Вы теперь прежде всего дипломат. Вам предстоит быть посредником между Корпусом Смерти и губернаторами, гражданскими, Адептус Механикус, возможно, даже другими полками Имперской Гвардии.
— Понятно, — задумчиво сказал Мангейм. — Сглаживать путь, чтобы они могли делать свою работу. И все же я не понимаю, почему они должны быть такими… такими… эти маски и черепа, атмосфера на борту корабля…
— Для Корпуса, — сказал Костеллин, — смерть — это образ жизни.
— Звучит весьма мрачно.
— Это факт. Как вы уже заметили, они не боятся смерти. На самом деле, они приветствуют ее. Умереть на службе Императору — единственная цель их жизни. И эта их позиция, разумеется, вполне устраивает наших командующих.
— И они все думают так?
— Попытайтесь как-нибудь поговорить с гвардейцем Крига. Вы увидите, что у него нет ни надежды, ни мечты, ни желаний, ничего — лишь его приказы и перспектива смерти в бою. И больше для него ничего не существует. Он — ходячий мертвец.
— Но почему…?
— Люди Крига, — объяснил Костеллин, — все еще испытывают чувство вины за грехи своего мира. Это чувство внушают им с самого момента рождения. Их учат тому, что они должны искупить грех мятежа их предков. Но их мир — радиоактивный ад. У Крига нет ни промышленности, ни сельского хозяйства, продукцией которых он мог бы выплатить тысячелетний долг Императору. У Крига нет ничего, кроме его детей, и он рад отдать Императору хотя бы их.
— Но, несомненно, — сказал Мангейм, — эти дети — наследники доблестного полковника Юртена не в меньшей степени, чем предателей-автократов.
— Это так, — сказал Костеллин, остановившись у перекрестка в коридоре, на котором они должны были разойтись и вернуться к своим полкам. — И это вторая часть нашей работы, Мангейм. Это еще одна причина, по которой Корпусу Смерти нужны люди вроде нас с вами: иногда — иногда — их нужно останавливать, пока они не зашли слишком далеко.
ГЮНТЕР сидел за столом и ждал.
По белой пластиковой поверхности стола были разбросаны инфопланшеты. Он должен был утверждать расписание смен, устанавливать норму выработки, нанимать и увольнять рабочих, читать отчеты команды технического обслуживания. Он уже сильно опоздал — ночью он слишком волновался из-за свидания — и даже теперь никак не мог взяться за работу. Он смотрел на комм-линк, словно пытаясь заставить его позвонить. Он нажал руну на аппарате просто чтобы услышать шум помех и убедиться, что комм-линк снова не сломался.
Гюнтер не спал. Как только он пытался заснуть, он видел горящие розовые глаза мутанта или слышал булькающий предсмертный хрип его жертвы.
Несколько раз он включал голоприемник, почти каждый час в течение этой долгой ночи, следя за выпусками новостей. Об инциденте на нижних уровнях ни разу не упомянули. Он удивлялся, как такое может быть — пока не вспомнил, что говорила Арикс.
«Тебе не позволят увидеть это… они притворяются, что этого не существует… они считают, что бы ни происходило внизу, это не затронет нас…»
Гюнтер вертел в пальцах амецитовое кольцо. Он не помнил, когда достал его из кармана. Должно быть, его рука вытащила кольцо, когда он думал об Арикс. Вчера он считал, что это прекрасное кольцо. Сейчас же он не был в этом так уверен.
Оно было украшено шестью красными амецитовыми камнями. Гюнтер выбрал красные камни, потому что это был любимый цвет Арикс. Он выбрал амецит потому, что его добывали только на одной планете в Империуме, и этой планетой была Иеронимус Тета.
Где-то еще такое кольцо могло стоить непомерную сумму. Однако, на родном мире Гюнтера амецит был почти столь же обычным, как стекло — и почти столь же доступным для управляющего рудником, способного присвоить забракованные, поврежденные камни.
Гюнтер вздрогнул, когда комм-линк вдруг зазвонил. Неловко спрятав кольцо обратно в карман, он поспешил ответить на звонок.
— Мистер Сорисон? — раздался в комм-линке хриплый голос. — Это Херриксен. Вы хотели поговорить?
— Да, — сказал Гюнтер, шаря по столу в поисках инфопланшета, который, как он был уверен, только что лежал прямо здесь. — Несколько дней назад вы послали мне сообщение, что… вы говорили, что нашли что-то внизу?
Ответ Херриксена был заглушен ревом моторов и лязгом цепей где-то на том конце, и Гюнтеру пришлось просить повторить его.
— … продолжали работу, как вы и велели, но сейчас мы обнаружили…
Снова грохот оборудования заглушил несколько слов.
— … проблемы, мистер Сорисон. Как я говорил в сообщении, эти странные руны… люди боятся этих рун… они говорят…
И снова не что иное, как слова Арикс побудили Гюнтера провести это утро, изучая последние доклады из подотчетных ему рудников. Он искал что-то, что мог раньше пропустить, что могло сначала показаться ему незначительным. Он уже связывался с тремя штейгерами, спрашивая их о незначительном падении выработки и потерях рабочих. Потом он нашел инфопланшет с сообщением Херриксена и вспомнил.
Он уже читал его на прошлой неделе. У него было так много дел, и что такого, думал он, если несколько рабочих нашли обломок обработанного камня? Зачем им было докладывать ему об этом? Возможно, его оставили там мутанты по каким-то неизвестным причинам, и камень провалился в рудник во время землетрясения. Или он был оставлен одной из примитивных цивилизаций, существовавших на Иеронимус Тета до колонизации. Какая разница?
