— Да, — отозвался он. Плечи выпрямились сами собой. — Да, конечно.
Баст склонил голову и отступил.
Битва была закончена. Больше здесь нечего делать, только забрать наследие павших братьев и вернуть сколько возможно оставшихся кандидатов. Восстановление улья ляжет на плечи местных сил, а срочная помощь будет прислана в своё время.
Гилеас кинул взгляд на догорающий портал. Эльдар могут вернуться, но потребуется время, чтобы сопоставить галактические координаты, которые они могли засечь за своё краткое пребывание на Картане.
— Серебряные Черепа, — приказал Гилеас, наклоняясь за шлемом, — уходим!
Часовня на борту «Серебряной стрелы» снова окутала Гилеаса коконом умиротворения. На этот раз, однако, он не укреплял дух, зубря боевые принципы и готовясь к сражению. На этот раз он был здесь по другой причине.
Кейле Мейоран.
Имя капитана было тщательно выписано буква за мучительной буквой на боевом знамени роты, вместе с именами других братьев, сложивших свои головы. Как того требовала должность, труды по добавлению имени Мейорана стали его правом.
Это была честь, но честь, которую он никогда бы не хотел принимать.
— Он не должен был умирать, — тихо сказал Гилеас прогностикатору, который стоял рядом, глядя на знамя. Без боевых доспехов возраст прогностикатора проявлялся в лёгкой сутулости плеч, словно тот держал на них бремя своих веков.
— Это была его судьба. Это было предопределено ещё до того, как мы покинули корабль. У каждого действия, Гилеас Ур’тен, должны быть последствия. Покинув корабль и отправившись на поверхность вместе с ротой, Мейоран дал ход необратимой цепи событий, — бесцветные глаза псайкера скользили по знамени с холодным отчуждением. — На то, чтобы он погиб сегодня, была воля Императора. Он знал это и принял знамение с радостью.
Гилеас обернулся к Басту. Прогностикатор держал в руке, покрытой сухой кожей, серебряную руну. Он вертел её почти лениво таким благодушным движением, что Гилеас почуял, как вскипает кровь.
— Он не должен был умирать! — сержант развернулся всем телом к Басту. — Его можно было оставить, чтобы он сражался дальше. Не надо было ему тебя слушать!
Космический десантник угрожающе навис над псайкером во весь свой рост. При любых других обстоятельствах даже сомнений бы не возникло в победителе, дойди дело до драки. Но власть прогностикатума надо всем орденом означала, что нет на свете ничего более определённого.
Гилеас прекрасно знал размах силы Баста. Он видел, как прогностикатор крушил десятки воинов одним только словом. Его приучали десятилетиями с почтением относиться к прогностикаторам Серебряных Черепов и принимать их точку зрения за абсолют. Но сейчас он ощущал только гнев. Гнев на ту силу, которой владел прогностикатор. Гнев на то, что Мейоран, прекрасный воин и добрая душа, покинул их. Гнев на что-то, чего он даже не мог облечь в слова.
Заинтересованная, почти снисходительная улыбка скривила губы Баста. Руки Гилеаса помимо воли сжались в кулаки, но он велел себя усмирить гнев перед физическим воплощением своего долга. Однако, положа руку на сердце, не смог позволить словам остаться непроизнесёнными.
— «Благоприятные», ты сказал. Ты сказал, что знамения на битву были благоприятные. Ты ведь знал, да? Ты знал, что он погибнет, если спустится вниз, и всё равно пустил его?
Баст кивнул:
— Наша жизнь предполагает, что мы приспосабливаемся к обстоятельствам. Перемены — фундаментальная часть жизни космического десантника, Гилеас. Это должно было произойти, чтобы будущие события прошли наиболее благоприятно для ордена.
— Какие события?
Баст не ответил, и на краткий миг Гилеас ощутил прикосновение к разуму. Затем глаза Баста оставили его, и старший десантник убрал руну в карман.
— Это ещё предстоит узнать. Сейчас, однако, не сильно оплакивай Кейле Мейорана. Помни его, как мы все будем помнить, но возблагодари Императора, что его смерть была славной. Обрати свою энергию на свою жизнь. Ты выдержишь, Гилеас Ур’тен. Помни это.
Прогностикатор низко поклонился и отбыл, почти беззвучно шагая босыми ногами по холодному металлическому полу часовни. Гилеас смотрел, как тот уходит, и размышлял над его словами. Его взгляд снова поднялся к знамени и остановился на девизе роты.
Vincit qui patitur.
«Побеждает тот, кто держится».
Тони Баллантин
БАШНЯ КРОВИ
Кровь капала с потолка.
Капала на лысую голову Годэндага Моргенштерна, Адептус Астартес из ордена Железных Рыцарей, но космодесантнику не было до этого дела.
— Сколько этажей над нами?
Будь Годэндаг без силового доспеха, он всё равно смотрелся бы великаном рядом с крупной женщиной-бойцом Имперской Гвардии.
— Сто сорок три, — с трудом выдавила рядовая, поражённая видом сверхчеловека-полубога, и, несмотря на дикую усталость, выпрямилась во весь рост. — Под нами восемьсот шестьдесят пять. Мы дали орде бой на девятисотом этаже. Они отбросили нас. В бою многие погибли, но мы спасли гражданских.
— Но не всех, — сказал Ортруд. Железные Рыцари закончили осмотр восемьсот шестьдесят шестого этажа и теперь собрались вокруг командира.
— Не всех, — согласилась женщина, глядя на семерых нависших над ней мужчин в серо-чёрных доспехах, покрытых брызгами крови. Без шлемов их головы казались такими маленькими, что словно терялись в сердце мощных механизмов. — Далеко не всех. Тысячи остались в ловушке на милость тварям варпа.
— Исчадьям Хаоса неведома милость, — проворчал Фастлиннер. — Командир, может теперь наденем шлемы?
Он провёл рукой по лицу.
— Нет, — ответил Годэндаг. — Будем сражаться без шлемов. Мы же не хотим завести горожан туда, где мы в безопасности, а они нет? Скажем, в вакуум, — он заметил, как на него смотрит рядовая. — Есть вопросы?
— Простите. Я просто задумалась, почему вы носите на спине два моргенштерна.
Рыцарь улыбнулся.
— Для оружия.
— Ты не похож на других космодесантников.
— Многих повидала? — поинтересовался Фастлиннер.
Годэндаг нехорошо покосился на брата. Имперская Гвардия была прославленной армией, её солдаты не заслуживали насмешек.
— Железные Рыцари — специалисты по осадам, — сказал он. — Исчадья варпа запечатали верхние этажи и окружили башню варповой нестабильностью, которая распространяется по небу и угрожает близлежащим ульям. Эту осаду надо закончить сейчас.
Рядовая разрывалась между усталостью и благоговением. Но что-то всё же заставило её заговорить.
