Очередная атака была отражена. Защитники Клыктана устало прекратили стрельбу, готовясь подсчитывать павших и раненых и оттаскивать их с передовой. Хотя бой ненадолго прекратился, в их работе не было пауз. Отделения кэрлов сменялись после короткой передышки: те, что приняли главный удар наступления, отводились в тыл, а их место занимали свежие части. Так как штурм — убийственная процессия атак и контратак — продолжался, то все смертные погибали без сна, и даже у недавно выдвинутых на позиции были медленные походки изнуренных людей. Обычная самоуверенность фенрисийских кэрлов давно исчезла, сменившись одним упорным сопротивлением.
Морек к моменту отзыва был на смене тринадцать часов. Волчий Гвардеец отдал ему приказ. Его доспех был помят и обожжен, словно он перешел вброд озеро магмы.
— Ривенмастер, — рявкнул воин, его грохочущий голос искажался сломанным вокс-устройством. — Что ты до сих пор делаешь на посту?
— Выполняю мой долг, — ответил Морек, не в состоянии придумать что-нибудь другое, его голос дрожал от утомления,
Тогда Волчий Гвардеец грубо толкнул его вверх по лестнице к тыловым позициям, мимо линий баррикад и орудийных позиций к открытому залу Клыктана.
— Твой долг — соблюдать схему очередности, — прорычал он. — Удостоверься, что твоя замена будет здесь до того, как ударит следующая волна.
И Морек, наконец, побрел с передовой, едва в состоянии поднять голову от горжета доспеха и держать ружье.
Он утратил любое понимание того, как долго длится бойня. Часы перетекали в дни, которые растягивались в длинную последовательность ужасающе жестоких боев и напряженных, изматывающих периодов ожидания. Когда мог, он урывал немного сна, но его все время было мало. В какой-то момент он неожиданно проснулся во время затишья между боями, крича что-то об ужасе, спрятанном в лабораториях телотворцев. К счастью, почти сразу начиналась битва, переключив внимание измученных кэрлов на более неотложные дела. Несмотря на удачное бегство, недостаток самоконтроля пугал его.
Когда Морек проходил через тыловые укрепления, идя в тени четырех крупных орудийных башен, он смутно осознавал движение вокруг себя. Кэрлы были повсюду: они таскали ящики с боеприпасами, доспехами и продовольствием, волочились с фронта, как он, или готовились занять позиции вместо него. Некоторые по-прежнему двигались со спокойной решимостью. Другие пошатывались на ходу, в их движениях было заметно изнеможение.
Не было похоже, чтобы кто-то из них мог уклониться от своих обязанностей и поискать себе менее опасное место. Фенрисийские ривены не имели аналогов комиссаров Имперской Гвардии. В них не было необходимости. Сама идея попытаться избежать боя ради кратковременной безопасности была такой же чуждой для духа мира смерти, как и благотворительность.
Когда Морек покинул артиллерийские позиции и вошел в громадное пространство зала, он почти натолкнулся на отделение тяжелого вооружения, спешащее на фронт. Пробормотав короткое извинение, он попятился от них, только, чтобы врезаться в штабель ящиков с сушеным мясом, предназначенным для защитников. Он неуклюже растянулся на полу, его ноги отказали, когда он попытался подняться.
Минуту он оставался в таком положении, чувствуя твердый камень под спиной, позволив соблазну, всего на мгновенье, проникнуть в его кости.
Всего на минутку. Всего на две минуты. Затем снова на ноги.
Мир вокруг него кружился, теряя фокус, и он почувствовал, как закрываются уставшие веки.
Затем он почувствовал присутствие чего-то громадного. Инстинкт сказал ему, что не обращать на него внимания станет ужасной ошибкой, и он поднялся на колени.
— Прошу прощения, лорд, — пробормотал он, пытаясь не уронить больше ящиков при подъеме.
К его изумлению, гигант перед ним протянул массивную перчатку. Раздумывая взяться ли за нее, чтобы встать, Морек заметил, что керамит был не серым, но черным.
Его глаза поднялись, пробежав по иссеченному нагруднику, украшенному костьми зверей. Лицевая пластина шлема, такого же угольно-черного цвета, как и остальной доспех, была сделана в виде черепа, треснувшего от удара меча. Линзы ярко светились, пачкая нащечники, как кровавые слезы.
— Морек Карекборн? — раздался сухой, старческий голос телотворца Тара Арьяка Хралдира, прозванного Вирмблейдом. — Думаю, пришло время нам поговорить.
Морек поднял глаза на череполикого волчьего жреца. И тогда его усталость, казалось, прошла. Ее сменила холодная хватка страха.
— Как прикажете, лорд, — ответил он, но его голос был сух, как зола.
Афаэль шагал по пустым туннелям Хоулда. Бои за два ключевых пункта шли уже много дней, без явных признаков прорыва. Он рассчитывал выжигать их еще многие дни. Псы будут крепки в обороне. Они должны быть — им некуда было идти.
Это устраивало его. Целью атаки первой волны было не просто нанесение потерь, но очищение центра Клыка от защитников на достаточно долгий срок, чтобы уничтожить большую часть оберегов от колдовства. Эта работа была трудной и утомительной, особенно в его возбужденном состоянии.
Афаэль продолжал страдать от изменения плоти. Бой был только частичным облегчением. При его отсутствии он становился непредсказуемым, склонным к резким переменам настроения, неспособным к хладнокровному принятию решений. Он знал, что происходило. Как будто наблюдая за собой со стороны, он видел, как его мысленные процессы распадаются с каждым часом.
А теперь, новое присутствие начала давить на него, вытесняя контроль, которым он еще обладал. Глубоко внутри его разума шевелилось что-то сознательное. Внутри его мыслей пустила корни не его чувствительность, и она постепенно становилась сильнее. Одновременно с мятежом его тела, разум тоже стал ускользать от него.
Как только неотвратимость его гибели стала очевидной, последовала знакомая ответная реакция. Неверие. Гнев. Страдание. Он не мог бороться против этого процесса. Его тело так сильно смешалось с доспехом, что он никогда не сможет снять его. Единственное что оставалось, это выполнять свой долг так долго, сколько он сможет.
Я увижу, как горят Псы. После этого делай со мной, что захочешь. Но я не уйду в забвение, пока наше возмездие не будет завершено. Не уйду.
Он знал, что такая бравада была бессмысленна. Изменяющий Пути не был силой, которой угрожают или упрашивают. И все же, слова придали ему немного утешения. Он по-прежнему был способен на сопротивление, по крайней мере, вербально.
Афаэль остановился перед очередным оберегом. Он размещался на пересечении четырех туннелей. Перекресток представлял собой круглый зал с пустым кострищем посередине. Оберег сделали на каменном столбе возле костровой ямы. Он был нацарапан на камне в форме глаза, с зазубренными насечками. На них была человеческая кровь, а ниже вырезаны несколько рун.
