— Пожа-а-арр! — взвыл сфинкс. Кошачья шерсть стояла дыбом, глаза сверкали позолоченными блюдцами. — Пожа-а-арр! Врра-а-аг! Пожа-а-арр!
— Надо немедленно отсюда выбираться! — крикнул Форлинкин. Мина взвизгнула — рука консула сильно сдавила ее маленькую ручку. Форлинкин бросился к башне теплообменника. — Какая лестница дальше от пожара?
— Не туда! — крикнул Джин. — На той стороне — пожарная лестница в переулок.
Форлинкин кивнул и помчался. Мина болталась у него на руке. Джин схватил Нефертити и рванул за ними следом. Сфинкс боролся и шипел у него в руках. Хватит ли времени сунуть Нефертити обратно в корзину? Вряд ли. Форлинкин уже добрался до противоположной стены и нашел стальные скобы лестницы.
— Мне нужно пойти первым, чтобы опустить лестницу внизу! — крикнул ему Джин.
— Мина за тобой, — ответил Форлинкин.
— Я не достану до ступенек! — расхныкалась Мина.
— Я тебя опущу, а там уже уцепишься! — пообещал Форлинкин. — Давай, Джин!
— А кто возьмет Нефертити?
Форлинкин едва удержался от того, чтобы ругнуться, и лишь бросил в ответ:
— Я!
Джин поставил Нефертити на крышу, надеясь, что та не убежит, перемахнул через парапет и скатился по лестнице. Так быстро он в жизни не спускался! Щелкнув замком, топнул по лестнице, молясь, чтобы та не застряла или не повисла на полпути. Лестница загрохотала и развернулась во всю длину.
— Давайте! — крикнул он наверх, в темноту.
Энергично брыкающаяся нога Мины появилась у него над головой, затем девочка нащупала опору и, лишь разок испуганно пискнув, отправилась вниз. Для ее маленьких ножек перекладины были разнесены далековато одна от другой. Джин услышал, как Форлинкин выругался где-то там, наверху, затем раздался топот его обуви и вопли сфинкса: «Пожа-а-арр! Врра-а-аг! Пожа-а-арр!» — а затем бедняга просто запуталась в словах, потому что неожиданно мяукнула: «Жрра-а-ать!»
Послышался удаляющийся вопль боли Форлинкина, и опять он выругался. Джин спрыгнул и вытянул руки вверх, чтобы поймать Мину, чьи туфельки болтались в воздухе — ступеньки под ногами закончились.
— Не бойся! Отпусти руки, и все!
Она спрыгнула на брата, повалив его на землю. Оба покатились, затем вскочили на ноги и уставились вверх. Вот тут-то Джин и узнал, как летают сфинксы. Нефертити проплыла над парапетом, яростно хлопая крыльями, и опустилась на землю. Она не рухнула и не парила, просто приземлилась на четыре лапы, как и положено кошке. Достаточно жестко — даже рявкнула, ударившись брюшком, — однако ничего не сломала. Форлинкин перевесился через край. Он пролетел последнюю пару метров, спружинив в коленях, как и сфинкс, споткнулся, но не упал. Кровь текла по лицу из глубокого тройного пореза под левым глазом.
— Джин, — твердым, резким и не терпящим возражения голосом сказал Форлинкин, — отведи Мину к маме и делай все, что скажет доктор Дюрона. Если пожар продолжит распространяться, возможно, придется эвакуировать всех в комплексе.
Он поднял запястье с коммом к губам и четко произнес несколько команд.
Джин наклонился, чтобы взять Нефертити на руки, но та упорхнула из его рук, шумно возмущаясь.
— Да брось ты эту проклятую тварь! — рявкнул Форлинкин у него над плечом, уже несясь по переулку со всех ног. — Немедленно убегайте, вы оба!
Тед Фува, нынешний владелец комплекса зданий, который занимала Сьюз, оказался примерно таким, каким Майлз его себе и представлял: неопрятным здоровяком под пятьдесят, который выглядел бы гораздо более к месту на стройплощадке, чем в зале совещаний. Даже такого необычного совещания, как в полночь у Сьюз.
Неожиданностью для Майлза оказалась адвокат консульства — проворная, собранная миниатюрная женщина с копной жестких с проседью волос. Ростом она была едва выше Майлза. Майлз не удивился, узнав, что именно Карин вытащила адвоката на эти переговоры. Госпожа Ся смотрела на него в ответ с по меньшей мере скрытым интересом. Еще бы! Она сразу поняла, кто был источником невероятного потока вопросов, касающихся законодательства. Ох и пришлось ей покорпеть в последнюю неделю или около того! Раньше респектабельный клиент — посольство — казался ей весьма скучным. Майлзу подумалось, что сегодня она наконец-то удовлетворит свой интерес и получит все ответы разом.
Майлзу очень не хватало Форлинкина, которого попросили остаться с детьми и госпожой Сато, да и Сьюз неловко чувствовала себя без Танаки, которой пришлось срочно заняться пациенткой. Поэтому, как ни считай, стороны оказались уравновешены. Сьюз и Тенбери против Марка и Карин. Майлз, единственный участник совещания, которому никакие законы не были писаны, и Роик, его безмолвный помощник. Адвокат, со своими комментариями и вопросами, от которых все надолго задумывались. И Фува — один против всех. Правда, Майлзу его отчего-то не было жалко.
Госпожа Сьюз скрестила руки на груди и тяжело посмотрела на Марка.
— Я пока так и не получила никаких гарантий по поводу будущего малоимущих клиентов.
— Я не занимаюсь благотворительностью, — нагло ответил Марк.
— А я занимаюсь! — выпалила Сьюз.
— Это так, однако надолго ли вас хватит? Рано или поздно, причем, я бы сказал, весьма скоро, вам также придется отправиться вниз. Да и в любом случае вы не сможете здесь больше ничем управлять. Тенбери и Танака продержатся некоторое время, а что потом?
— Этого-то «потом» я и дожидался, — вставил Фува скорбным голосом.
Сьюз бросила на него презрительный взгляд и выпрямилась в кресле, словно желая продемонстрировать, что им всем придется подождать. Майлза это не убедило: по бледной, дряблой коже Сьюз было ясно, что это начало конца. Вряд ли кто смог бы сказать по ее внешности, что Сьюз пышет здоровьем — даже сейчас, разозленная и обеспокоенная.
— Если группа Дюрона не вмешается, — нажимал Марк, — ваше заведение ждет неизбежный финал. Оно отойдет муниципалитету, или префектуре, или Фуве. В любом случае прием клиентов прекратится. Жизни одного человека не хватит, чтобы довести это предприятие до конца.
— Хотя есть путь изменить такое положение в будущем, — заметила Карин.
— Или криостаз устареет как технология продления жизни, и весь этот демографический кошмар, в который жители Кибо ввергли себя, исчезнет сам собой, — сказал Марк.
— Вот это уж вряд ли, — задумчиво сказал Майлз. — Если люди станут ложиться в криокамеру в восемьсот лет, а не в восемьдесят, ничего не изменится, только придется передвинуть планку. Правда, трудно сказать, чего человек захочет в восемьсот… В двадцать я не мог представить себя почти сорокалетним. Сейчас не могу поверить, что мне будет восемьдесят.
