И он, как умел, принялся отбивать страшные удары противника. Он скакал как безумный, а ургах все наседал и наседал на него, теперь уже размахивая огромным двуручным мечом. Дейв был достаточно силен, однако, когда ему удалось блокировать один из этих ударов, правая его рука онемела от плеча до кисти, как только что левая. Он, спотыкаясь, попятился назад и в отчаянии крикнул:
— Торк! Я больше не могу его …
И умолк. А ургах вдруг пошатнулся, точно лишившаяся опоры скала, и с жутким грохотом рухнул на землю. Из основания черепа у него торчал кинжал Торка, вонзившись туда по самую рукоять.
Юноши потрясение уставились друг на друга.
— Ну что ж, — молвил наконец Торк, с трудом переводя дыхание, — зато теперь я знаю, почему сразу тебя не прикончил.
И чувство, которое после этих слов охватило Дейва, было столь неожиданным и почти забытым, что ему понадобилось некоторое время, чтобы вспомнить, как оно называется.
Айвор встал вместе с солнцем и сразу заметил Барта и Нейвона, возвращавшихся из леса. По их походке было нетрудно догадаться, что в лесу они кое-что узнали! Узнали или сами были кем-то узнаны, как говорил старый Гиринт. Ну что ж, в лес они ушли мальчишками, а возвращались назад — нет, они по-прежнему были его детьми, детьми третьего племени! — уже настоящими Всадниками! И Айвор громко приветствовал их, как и полагалось вождю племени приветствовать тех, кто возвращался домой после ночи, проведенной в лесу, в мире снов.
— Привет вам! — крикнул Айвор, чтобы его слышали все. — Смотрите, дальри, кто к нам идет! Пусть радость вспыхнет в ваших сердцах, ибо великий Ткач посылает нам двух новых Всадников!
И люди сразу стали выбегать на улицу из своих домов, где, затаив дыхание, ждали, когда вождь племени первым объявит о возвращении неофитов. Такова была традиция их племени еще со времен Лахора, деда Айвора.
Все восторженно приветствовали Барта и Нейвона, но глаза мальчиков по-прежнему были широко раскрыты как бы от изумления — они еще не совсем вернулись сюда из мира тех видений, которые навеяли им пост, ночи, проведенные в лесу, и тайное снадобье Гиринта. Однако вернулись они целыми и невредимыми и выглядели вполне выспавшимися и здоровыми, как и должно было быть.
Айвор обнял их обоих за плечи и повел в хижину Гиринта, стоявшую поодаль от остальных домов. И мальчишки шагали рядом с вождем степенно, как и подобает взрослым мужчинам. Айвор пропустил их затем в дверь, а сам стал смотреть, как они, опустившись перед шаманом на колени, ждут, когда он подтвердит, что они действительно видели своих тотемных животных, и назовет им их имена. Ни разу никто из детей Айвора не пытался обмануть шамана и назвать своим тотемом животное, которое вовсе ему не являлось, ни один не сказал, что видел, к примеру, не обычного элтора, а орла или дикого кабана. Шаман — и это было его священной обязанностью — всегда сразу узнавал, какова была их истинная «добыча». В своем племени Гиринт знал тотем каждого. Так было и во всех остальных племенах дальри. И так было записано в священной Книге, хранившейся в Селидоне. Таков был Закон.
Через несколько минут Гиринт поднял голову — все это время он сидел, понурившись и скрестив ноги, на своей циновке — и посмотрел прямо на Айвора, чей силуэт чернел на фоне ярко освещенной солнечным светом двери.
— Их час пробил, я знаю их имена, — молвил шаман.
Эти слова провозглашали рождение новых Всадников: своего часа никто избежать не в силах; в этот час человек получает свое Истинное имя. И Айвора вдруг охватило странное чувство мимолетности и одновременно беспредельности Времени. Двенадцать столетий дальри кочуют по Равнине. И в течение этих двенадцати столетий каждый новый Всадник именно так получал свое имя.
— Ну что, устроим пир? — на всякий случай спросил он Гиринта.
— Ну разумеется! — живо откликнулся тот. — Как же иначе отпраздновать появление в племени двух новых охотников?
— Хорошо, — сказал Айвор. Сколько же раз они с Гиринтом произносили эти слова? Каждое лето! Неужели он уже такой старый?
Айвор снова обнял новоиспеченных Всадников за плечи и вывел их на залитую солнцем лужайку перед хижиной шамана, где уже собралось все его племя.
— Их час пробил, и названы были их имена! — торжественно сказал он и улыбнулся, услышав рев приветственных криков.
И тогда наконец Нейвон и Барт попали в объятия своих родителей.
— А теперь спать! — велел Айвор обоим мальчишкам, зная, что здесь скоро будет твориться, и отлично понимая, что ни один из них его совету не последует. Да и разве можно спать в такой день?
А вот Ливон, между прочим, спал! Правда, Ливон провел в роще целых три ночи и вышел оттуда совершенно измученный, с ввалившимися глазами и с таким видом, словно все еще пребывал в мире снов и видений. Трудный у него был пост, ему пришлось совершить долгое путешествие — как, впрочем, и всем тем, кто когда-либо возглавлял третье племя.
Размышляя об этом, Айвор смотрел, как люди веселыми ручейками растекаются по лагерю. Потом, пригнувшись, он снова шагнул во тьму хижины Гиринта, где никогда не зажигали света: он там попросту не был нужен.
Шаман при его появлении не шелохнулся.
— По-моему, все хорошо, — сказал Айвор, присаживаясь на пол рядом со стариком. Гиринт кивнул.
— Да. Оба будут неплохими Всадниками, а Барт и не просто неплохим — возможно, он станет даже и не только Всадником. — Большего старый шаман никогда бы себе не позволил сказать. Никогда и ни одного намека на то, что он увидел в душах посвященных. Айвору всегда хотелось его об этом спросить, и он всегда восхищался удивительным даром шамана и его поразительной сдержанностью.
Он хорошо помнил ту ночь, когда Гиринт был ослеплен. Айвор тогда был еще почти ребенком — с той ночи, когда он увидел своего ястреба, прошло всего четыре лета, — но он, будучи единственным сыном Банора, вместе с остальными мужчинами должен был непременно присутствовать при ослеплении шамана. И власть для него с тех пор навсегда осталась связанной с пением мужчин и колеблющимся светом факелов на фоне раскинувшегося над Равниной ночного звездного неба.
Некоторое время шаман и вождь сидели молча; каждый думал о своем; затем Айвор поднялся.
— Пойду. Мне еще нужно обсудить с Ливоном завтрашнюю охоту, — сказал он. — Шестнадцать, я думаю?
— По крайней мере, — с упреком заметил шаман. — Да я один могу целого съесть! Мы ведь давно пиров не устраивали.
Айвор фыркнул.
— Ох уж и давно! Старый ты жадюга! Вы только подумайте, целых двенадцать дней прошло с тех пор, как Вален узнал свое имя. Ну скажи, как это ты до сих пор умудрился не растолстеть?
