— Джин, может, тебе лучше сбегать вниз и рассказать им, что происходит? Огонь распространялся быстро?
— Трудно сказать, мы ведь мало что видели.
— Поищу-ка я комнату с окнами, — вызвался Либер-сенсей.
— А куда пошел Стефин? — спросила мама. — Он же должен был приглядывать за вами обоими.
— Наверно, пошел поискать ниндзя! — предположила Мина.
Мама ахнула:
— Разве это работа не для Роика?
— Он сейчас, наверное, там же, где и Майлз-сан, — бросил Джин через плечо, возвращаясь к дверям. — Мина, не выпускай Нефертити!
Либер-сенсей шел следом за Джином, как вдруг отшатнулся от внезапно распахнувшейся двери — ее пинком открыли из коридора. Мина взвизгнула. Нефертити подхватила вслед за ней.
— Вра-а-аг! Вра-а-аг! — вопило животное, бешено порхая по комнате и даже взлетая на стол.
«Ты абсолютно права, Нефертити», — подумал Джин, пятясь задом, тогда как Ганс и Оки ворвались в послеоперационную. Оба жадно хватали воздух перекошенными от злости ртами и сейчас казались просто огромными, гораздо больше, чем когда храпели, пуская слюни на полу в гараже. Мятые синие врачебные халаты сменились серыми форменными брюками и куртками из плотной ткани. На обоих красовались разгрузки и берцы на толстенной подошве. Однако ни знаков различия, ни нашивок с именами, ни каких других опознавательных знаков не было.
— Так вот ты где, придурок! Наконец-то! — прорычал высоченный Ганс Либеру-сенсею.
Тот отступал, бледнея, пока не уперся в стол.
— Какого черта тут происходит? — сказал широченный Оки, разглядывая присутствующих. — Что здесь делают дети? Идиот Акабане ничего не говорил о детях…
— Да плевать на них, давай хватай его!
Двумя здоровенными шажищами Оки преодолел расстояние, перехватил Либера и при помощи полицейской дубинки как-то вывернул ему руки вверх за спиной. Либер-сенсей взвизгнул.
— Пустите его! — закричала мама за стеклом.
Ганс повернул голову, глаза его хищно сузились.
— Вот это да! Да это ж та самая Сато! Вот сука! Значит, разморозили ее! Оки, мы сорвали банк, хватай ее тоже!
— Сам хватай, у меня руки заняты, — пропыхтел в ответ напарник.
Либер-сенсей оказывал сопротивление: для этого он потерял сознание, и ему даже почти удалось вывалиться из рук преступника, когда Оки рывком поднял его вверх, освободил руку с дубинкой и вмазал ей со звучным электрическим шлепком по бедру сенсея. Ну и взвыл же тот! Удивленно крякнув, Оки потерял хватку и чуть не упустил добычу — электрический разряд, пронзивший тело Либера, ударил по руке и самого нападавшего. Однако ученому не удалось бежать, Оки вновь вцепился в него.
Ганс прошагал к стеклянной палате и ударил по кнопке замка. Дверь скользнула внутрь, из палаты вырвался поток воздуха — следствие избыточного давления.
— Нет! — закричал Джин так, что в глазах потемнело. — Ей пока нельзя выходить! Ей может стать плохо!
— Ей будет очень плохо, когда Акабане с ней разделается! — рявкнул Ганс.
Он нырнул внутрь, за мамой. Та запрыгала вокруг кровати. Ей почти удалось добраться до двери и вырваться, когда Ганс прыгнул, ухватил ее за руку, а затем изо всей силы приложил маму к стеклянной стене. Он грубо выволок ее из палаты, спотыкающуюся, с длинными растрепанными волосами.
— Оставьте мамочку! — заверещала Мина. — Она только что к нам вернулась!
Девочка схватила складной стул, который, естественно, тут же сложился, и метнула его что было сил. Может, она и целилась в живот, однако Мина была невысокого роста, да и трудно кидать прицельно с полуоборота. В общем, ножки стула попали Гансу прямо в промежность. Хотя и недостаточно сильно.
Ганс согнулся и ужасно выругался, однако маминой руки не выпустил. Кулаком другой руки отшвырнул Мину. Малышка шлепнулась на попу и зарыдала. Мама принялась пинать злодея значительно точнее Мины. Только много ли можно сделать босой ногой? Да и сил у нее не было.
— Как ты смеешь… трогать… моих детей… мерзкий убийца…
Вспомнив струйки крови на лице Форлинкина, Джин кинулся к столу, где стояла Нефертити, выгнув спину и напружинив лапы. Она била крыльями и хвостом, по наэлектризованной шерсти вдоль спины сбегал темный гребень, кошка вопила что-то бессвязное. Джин схватил Нефертити и швырнул ее в лицо Оки, стоявшему рядом. Здоровяк заверещал, размахивая потрескивающей от разрядов дубинкой, однако дотянуться смог лишь до кончиков крыльев. Перья обуглились, в палате поднялась страшная вонь. Нефертити спрыгнула с обидчика, разодрав его куртку, а вот ранений нанесла ему очень мало — так, неглубокую царапину на толстой шее. Зато Либер-сенсей освободился. Ученый неловко отшатнулся от разящей дубинки.
— Вот черт! — Ганс явно разозлился. — Акабане не говорил, что придется воевать с целым выводком!
Джин, наклонив голову, ринулся на Ганса в отчаянной попытке сбить того с ног ударом в живот. Ганс отшвырнул Лизу в сторону, она кубарем подкатилась к Мине, которая тут же вскочила к ней. Зато Ганс схватил мальчика. Крепко держа его за волосы, злодей размахивал ребенком, как маятником. Джин взвыл, глаза наполнились слезами боли. За ухом раздался незнакомый щелчок, ребенок скосил глаза и увидел отблеск на стальном лезвии. Полтора десятка сантиметров сверкающего клинка проплыли у лица и остановились у вздернутого подбородка ребенка.
— Всем стоять! — проревел Ганс.
Все остановились. Ганс раздраженно добавил:
— Тебя это не касается, Оки!
— Ганс, он ведь совсем ребенок!
— Не зли меня! После всего, что я сегодня пережил, лучше не раздражай меня!
Джин подумал: «Ужас на лице Оки — главное подтверждение серьезных намерений Ганса». Джин чувствовал острие лезвия на коже. А еще он чувствовал, как кожа на голове растягивается и волоски обрываются по одному.
— Значит, так, — прорычал верзила. Огромная туша, к которой Джина сейчас так плотно прижали, вздымалась, то ли набирая в легкие воздуха, то ли пытаясь сохранить равновесие. Неужели он тоже боится? Такая мысль показалась Джину странной и страшной. — А ну-ка, ведите себя прилично, вы все, а не то перережу этому отродью глотку, ясно? А ты, перестань вертеться! — И он дернул Джина за волосы.
Мама все еще лежала на полу. Сверкая взглядом, полным ледяной ярости, она произнесла голосом, надтреснутым от ужаса:
— Джин, не двигайся!
Джин заметил, как Либер-сенсей сглотнул. Нефертити захромала куда-то под стол, в темноту, свернулась там и жалобно забормотала:
— Враг, враг, боль, вон, дом, боль!
Какое-то время слышались только ее причитания, да звук дыхания людей в комнате без окон.
