Это были странные вопросы, но Торвард только усмехнулся. Йора внезапно заметила, что его люди вокруг молчат, не гомонят и не смеются.
– Она меня так прокляла, чтобы я не сразу умер, а помучился подольше. – Торвард дернул углом рта, но несмотря на усмешку Йора ясно видела усталость и тоску в его карих глазах, которые при свете огня казались совсем черными. – Ни одно мое желание не исполняется, а все выходит наоборот. Если я хочу мирно поговорить, меня встречают копьями. Ну, приходится отвечать тем же. Вражда плодит новую вражду, кровь влечет за собой новую кровь. Выхода нет.
Йора крепче прижалась спиной к родовому столбу, будто искала у него защиты. Перед ней сидел все равно что живой мертвец. Фрия Эрхина, властительница священного острова Туаль, земное воплощение Великой Богини, без благословения которой ни один конунг не может занять свое место… Ее проклятье – удар в самое сердце, и ни один человек не сумеет выжить под грузом такого несчастья. Удача навсегда отвернется от него. Он захлебнется первым же глотком воды, когда захочет пить, споткнется о первый же камень на пути и сломает себе шею. И если этот несчастный поживет еще какое-то время, то и впрямь для того, чтобы подольше помучиться. Он сам был почти мертв, этот смуглый здоровяк, красивый, ловкий, мощный настолько, что в жилах его под кожей словно бы переливался живой огонь. Мертв почти как Арнвид, навек закрывший глаза. Но только его, Торварда, смерть наверняка будет не такой легкой и славной. Он одерживает победы, но ни одна не приносит ему пользы или радости. И судя по всему, он это понимает.
Фьялли угомонились за полночь. Мясо было съедено, пиво выпито, а завтра им предстоял новый переход по суровому зимнему морю, и вскоре Халльмунд стал разгонять людей и гасить лишние огни. Торвард конунг сидел, вертя в пальцах опустевший кубок, слегка помятый от удара об очажный камень, и неподвижным взором глядя в огонь. Кто-то окликнул его; он вздрогнул, словно проснулся, сошел с почетного сиденья и тяжело, будто весь день рубил дрова, опустился на скамью, где оруженосец уже уложил для него тюфяк и подушку с хозяйского ложа.
Йора хотела уйти, но Ормкель, тот красномордый свирепый хирдман, вдруг взял ее за плечо и подтолкнул к Торварду.
– Хочешь ее, конунг? – спросил он. – Она вроде ничего собой и рыжая, как ты любишь.
Йора похолодела и сжалась. Оправдывались опасения покойного Арнвида. Он был прав, когда не хотел пускать этих людей в дом. Но вот они здесь, а она, Йора, совершенно беззащитна перед чужаками. Вздумается их вождю самому ее взять или отдать желающим из дружины – вступиться за нее некому. И даже участи старшего из братьев, который погиб, но не утратил чести, она сможет только позавидовать.
Торвард медленно встал со скамьи, подошел, взял девушку за плечи и с высоты своего роста заглянул ей в лицо. Йора не могла отвести глаз, будто завороженная. Железные руки сжимали ее плечи, она чувствовала исходящее от него тепло, чувствовала запах дыма, пота, пива, морской соли… Невысокая ростом, она доставала ему лицом только до груди; огромный, мощный, Торвард конунг внушал ей ужас уже тем, что подошел так близко. В ее положении естественный страх юной невинной девушки перед мужчиной возрос в десятки раз, и она не могла даже думать о том, что он собирается с ней сделать.
А он разглядывал ее, точно хотел понять, встречался ли с ней когда-нибудь раньше, или искал в чертах сходство с кем-то неведомым. Чего он хотел? Его сжигал вопрос гораздо более глубокий и важный, чем тот, подходит ли ему на одну ночь эта девушка из захваченного дома. И вопрос этот его очень волновал: дыхание его вдруг участилось, на лице отразилось беспокойство, надежда, смешанная с болезненной тоской.
Йоре хотелось зажмуриться, в глазах ее отражался ужас. Она совсем его не понимала, и от этого делалось так жутко, будто ее держит в руках настоящий оборотень. Бездна смотрела из его глаз, совсем черных при свете огня. Она пошевелилась, безнадежно пытаясь освободиться. А его лицо вдруг ожесточилось, в нем мелькнуло что-то непримиримое, хищное, будто он увидел своего врага. С усилием подавляя какой-то внутренний порыв, он склонился к ее лицу, его руки соскользнули с ее плеч и легли на талию.
– Не бойся меня, – с усилием, будто ему было трудно говорить, прошептал он, наклоняясь с высоты своего роста к ее уху, и от этого горячего шепота ее сердце покатилось куда-то в пропасть. – Сладкая моя…
Он вдруг притиснул ее к себе и жадно припал губами к шее, словно хотел прокусить вену и выпить ее кровь. Йора пискнула от ужаса и забилась изо всех сил, как пойманная птичка; но конунг фьяллей, не обращая внимания на сопротивление, жадно целовал ее шею и лицо.
– Нет… Не надо… – выкрикивала она, чувствуя, что он ее даже не слушает; она пыталась оттолкнуть его, но с таким же успехом можно было толкать скалу; спасения не было.
Торвард дышал все быстрее и тяжелее, подхватил ее и приподнял, прижал к стене, не заботясь, что причиняет ей боль; ее сопротивление словно разжигало в нем какое-то злобное, мстительное чувство, и чем сильнее Йора билась, тем крепче он ее сжимал, так что ей уже казалось, что сейчас ее кости затрещат, и она кричала уже не только от страха, но и от боли.
Хирдманы вокруг поднимали головы, бросали на них хмурые взгляды, но никто не вмешивался. Только Сёльви, сев на скамье, где было устроился спать, с тревогой следил за ними. Он видел, как на лице конунга вместо страсти все сильнее проступает злоба, он уже походил на зверя, терзающего еще живую добычу. И это было так не похоже на Торварда и на его обычное обращение с женщинами, тем более с юными девушками, что у Сёльви сжималось сердце от страха – не за чужую девушку, а за своего собственного конунга, который вел себя, как пещерный тролль. Это был уже не их конунг, не тот сын Торбранда и Хёрдис, на большом пиру по случаю рождения которого сам Сёльви, тогда еще молодой хирдман, веселился двадцать шесть с половиной лет назад. Их Торварда подменили, и Сёльви знал, кто это сделал.
А еще это было опасно, и Сёльви знал почему.
Торвард обхватил Йору и положил прямо на пол, запустив руку ей под подол и поднимая его все выше, зажимая ей рот лихорадочными поцелуями, так что девушка просто давилась своим криком. Йора продолжала биться, уже не помня себя, он своим телом прижимал ее к полу, и она задыхалась под этой тяжестью. То ли крик Йоры особенно мучил Сёльви тем, что напоминал ему о собственной дочери – ровеснице Йоры, то ли беспокойство о конунге было слишком сильным, но он вдруг встал, кивнул Халльмунду и подошел.
– Конунг, оставь ее! – резко приказал Сёльви, который вообще никогда не повышал голоса и ни с кем не ссорился. – Опомнись! Ты не должен так поступать!
