Елизавета Дворецкая - Корни гор, кн.1: Железная голова

Хьёрлейва в этот поход послал с Асвальдом сам Торбранд конунг, заметив, что полезно будет иметь рядом надежного человека. «Он будет присматривать за тобой! – смеялась дома Эренгерда. – А один ты перессоришься со всеми людьми, и ведьмами, и троллями Квиттинга!» «Я уже вышел из возраста, когда требуется воспитатель!» – буркнул в ответ сестре Асвальд. Но спорить с конунгом он не стал. Если тот считает нужным послать с ним «свои глаза» – пусть. Пусть посмотрит. Он не собирается делать ничего такого, что надо скрывать! И не так уж плохо, что это именно Хьёрлейв. Полезно иметь рядом умного и опытного человека, который, однако, не лезет с советами, пока их не просили. Самолюбивый Асвальд предпочел бы обходиться вовсе без чужих советов, но был не так глуп, чтобы воображать, будто действительно может без них обойтись.

Уже вскоре низко расположенный Острый мыс был виден весь как на ладони. Показалась первая большая усадьба – Хейнингорд, Двор Хейнингов. Последний ее хозяин, Брюньольв Бузинный, погиб полтора года назад в Битве Конунгов, и теперь усадьба стала чем-то вроде гостиного двора. Возле нее на берегу стояло несколько купеческих снек* – судя по виду, приплывших из самых разных земель.

– Сдается мне, что корабельные сараи превратились в жилые дома! – заметил Рэв, поглядывая на берег. – Ты только посмотри!

– Да возьмут их всех тролли! – ахнул Эймод, и Асвальд подумал то же самое.

Корабельные сараи и правда выглядели странно. Их большие, во всю стену, двери, через которые когда-то втаскивали корабли, оказались заколочены, а в створках прорезаны маленькие, обычные дверки в человеческий рост. Бревенчатые стены были проконопачены белым сухим мхом, под кровлями появились оконца, из которых вовсю валил дым. А из дверей то и дело показывались люди – мужчины, запахнувшие на бегу плащи, женщины с ложками, даже дети. Все они ахали, охали, прижимали руки к щекам, хлопали по бедрам, провожая корабли фьяллей открытыми ртами и испуганными глазами.

– Еще бы! – Хьёрлейв усмехнулся. – Ты же сам сказал, Рэв, что на Острый мыс набилось много беженцев из других мест. Им же надо где-то жить! А зачем строить дома, когда можно переделать корабельные сараи?

– Все равно у них больше нет кораблей! – добавил Асвальд и все же не удержался: – Да возьмут их тролли!

Корабли были первой данью, которую Торбранд конунг взял с квиттов. Здесь сочетался двоякий расчет: Торбранд приобретал ценное имущество и лишал квиттов возможности собирать войско. Без кораблей Гримкель конунг оказался как без ног. А при той дани, которую Торбранд конунг принудил их платить, квитты не скоро найдут средства на постройку новых судов.

– Ты не хочешь ждать, чтобы Гримкель вышел встречать нас? – намекнул Хьёрлейв. – По-моему, он вполне мог бы оказать нам эту честь.

– Додумается – ему же лучше, а нет – мы ждать не будем! – Асвальд резко мотнул головой. – Нам от него приглашений не нужно.

Хьёрлейв слегка двинул бровями: тебе виднее, Асвальд ярл, ты назван вождем этого похода.

«Щетинистый» еще не пристал, а на берег уже сбежалась целая толпа. В основном это было любопытное простонародье: всякие рыбаки, мелкие бонды*, даже рабы. Женщины тянули шеи, выискивая на фьялльских кораблях знакомые лица. Кое-где раздавались смешки: «Рогатая Свинья» здесь еще не бывала. Но большинство смотрело с молчаливой тревогой. Асвальд глядел на берег, положив руку на борт и нервно притоптывая: если Гримкель конунг не захочет оказать ему должное уважение, пусть пеняет на себя.

Гримкель Черная Борода появился, когда все семь фьялльских кораблей уже были вытащены на мерзлый песок. С конунгом квиттов пришло мало людей, не больше десятка. Бросив на него один взгляд, Асвальд понял, что Гримкель знал об их приезде, но старается изобразить недоумение. Его невзрачное лицо в окружении черных волос и бороды казалось особенно бледным, рот беспокойно подергивался, глаза бегали из стороны в сторону. Полы коричневого суконного плаща были мокрыми, как будто их окунули в лужу. Короче, вид такой же жалкий, как и у всей державы квиттов.

Асвальд стоял на песке перед кораблем, расправив сутулые плечи и уперев руки в бока. На его лице застыло то надменное выражение, за которое его не любили, и смотрел он на квиттинского конунга с явным презрением.

– Приветствую тебя, приветствую, Асвальд сын Кольбейна! – торопливо заговорил Гримкель, не дойдя еще шагов десяти. – Если бы я знал, что ко мне плывут такие важные гости, то не заставил бы тебя дожидаться ни единого мгновения! Клянусь Волчьим Камнем!

«Врет! – уверенно отметил про себя Асвальд. – Знал. И ждать заставил нарочно. Уже клянется Волчьим Камнем в заведомой лжи. Этот их камень теперь только для наковальни и годится».

Не спрашивая, зачем приплыли фьялли, Гримкель конунг повел нежеланных гостей в усадьбу. Дружины всех семи кораблей не могли там разместиться, и Асвальд послал большую часть в Железный Пирог и Двор Хейнингов, взяв с собой только вождей и свою собственную дружину. С таким окружением он гораздо больше чувствовал себя здесь конунгом, чем бледный Гримкель. Да уж, хорошо быть победителем и плохо быть побежденным! Сольвейг сказала бы, что судьба переменчива и никто не знает, что случится завтра.

Вспомнив о девушке, Асвальд попытался смягчить надменное, чуть ли не брезгливое выражение своего лица, но получилось плохо – Гримкель конунг и все его люди не вызывали в нем уважения ни на единый пеннинг*. Ведь он задает пустые вопросы о погоде в пути не из учтивости и радушия, а только из желания оттянуть неизбежное. И дружелюбие его – притворное до тошноты. Понятно, почему горячий и прямодушный Хродмар приехал отсюда такой злой: всякая ложь была ему отвратительна.

Усадьба Лейрингов оказалась полна народу. В больших усадьбах всегда зимует множество торговых гостей, но сейчас тут вовсе не ощущалось присутствия хозяев. Ворота стояли нараспашку, запах навоза из хлева сбивал с ног, кругом щепки, всякий мусор, битая посуда, сломанная волокуша валяется полозьями кверху. Проходя через двор, Асвальд брезгливо кривился и подбирал полы плаща.

Внутри хозяйского дома было не многим лучше. В сенях храпела какая-то пьянь, из кухни несло густым запахом рыбной похлебки с чесноком. Двери спальных покоев стояли открытыми, изнутри доносились выкрики, дробный стук бросаемых на доску игральных костей, смех, проклятия. Кто-то бранился, рядом кто-то торговался и клялся пастью Змеи Мидгард* (значит, из племени грюннингов или граннов). В переходах толпился народ, несколько раз Асвальд едва не споткнулся о разложенные мешки и даже о баранью тушу. Тьфу!