Голос Фугиса затих. Вместе с ним угасла и охватившая апотекария вспышка, порожденная горем. Он уронил руки и отвернулся к заходящему солнцу.
— Может, тебе лучше обратиться к капеллану Элизию? У него… — Дак'ир замолчал: Фугис все равно его не слушал. Глаза апотекария, блестящие как два рубина, снова уставились на пустыню.
— Брат-сержант…
Дак'ир облегченно выдохнул, услышав голос Ба'кена. Он повернулся к большому Саламандру, который стоял в нескольких метрах позади, словно ждал там уже какое-то время, из уважения не показываясь.
— Брат-капитан Н'келн здесь, в Гесиоде, — продолжил Ба'кен. — Он желает поговорить с тобой.
— Останься с ним, пока не позову, — хриплым шепотом велел ему Дак'ир, показав взглядом на апотекария, прежде чем отправиться в Свод Памяти.
— Конечно, брат, — ответил Ба'кен и остался ждать возвращения своего сержанта на площадке для «Громовых ястребов».
Окруженный темнотой, Тсу'ган склонил голову и подозвал жестом жреца-клеймовщика.
— Подойди, — велел он. Голос эхом раскатился по тесному пространству солиториума. Отзвуки стихли, проглоченные черной, как воды Стикса, тьмой и шелестом переливающихся углей под босыми ногами Тсу'гана.
Иагон еще раньше снял с него силовые доспехи и остался охранять их в прихожей, ожидая возвращения своего сержанта. Тсу'ган стоял голый по пояс, одетый лишь в тренировочные штаны, позаимствованные из гимнастического зала. Дым волнами обтекал его тело, размывая кроваво-красный блеск в глазах. На обожженной коже пульсировали болью свежие шрамы, по которым жрец уже прошелся своим жезлом. Тем не менее Тсу'ган потребовал еще.
— Зо'кар! — сердито позвал он, возбужденно взмахнув рукой. Голос его звучал хриплым шепотом. — Жги меня снова.
— Мой господин, я… — Жрец испуганно затрепетал.
— Слушай меня, серв, — прошипел Тсу'ган сквозь сжатые зубы. — Приложи жезл. Сейчас же! — Его голос стал почти умоляющим…
Разум космического десантника был в смятении. Тсу'ган жалел, что не вернулся и не подобрал свое подношение, которое так небрежно бросил в мемориальный огонь. Кадай был достоин его уважения, а не презрения. Он вспомнил тот момент в храме на Стратосе, когда столкнулся лицом к лицу с Нигиланом.
Ты боишься всего…
Слова, воскресшие в памяти, были словно холодная сталь, пронзившая тело. Ибо где-то в глубине души, в каком-то ее тайнике, который нашел и так безжалостно вскрыл Воин-Дракон, Тсу'ган знал, что это правда. И ненавидел себя за это. Он подвел своего господина и тем претворил в жизнь свой самый главный страх. Очищение — вот единственный ответ слабости. Кадай погиб, потому что…
Боль затопила сознание Тсу'гана вместе с вонью его собственной кожи, подвергшейся пытке. Боль была острой и чистой — Тсу'ган наслаждался ею, находя облегчение в огненном бичевании.
— Счисти ее, Зо'кар, — хрипел он. — Счисти ее всю…
Жрец-клеймовщик, убоявшись гнева своего господина, повиновался, по новой прожигая линии старых побед и прошлых успехов Саламандра. Это уже выходило за рамки церемонии. В том, чему Тсу'ган умышленно подвергал себя, не было чести. Это уже был мазохизм — постыдная уловка, чтобы избавиться от чувства вины.
К тому времени, как Зо'кар закончил и жезл почти остыл, Тсу'ган уже с трудом дышал. Тело горело мучительной болью, жар от охаживавшего его клейма уходил легкой дымкой. Все помещение заполнял запах гари и паленого мяса.
Мазохизм входил в пагубную привычку.
Тсу'ган снова видел момент гибели своего капитана. Следил, как тело его пожирает ослепительный луч мультимелты. Глаза жгло от воскресшего в памяти сияния. С трудом втянув воздух, Тсу'ган смог лишь прохрипеть:
— Еще…
В своем полубреду он не замечал фигуры, которая наблюдала за ним из сумрака.
Дак'ир нашел капитана в одном из малых залов стратегиума. Аскетичная комната, лишенная знамен, триумфальных досок и трофеев, была суровой, практичной и холодной, почти как сам Н'келн.
Склонившись над простым металлическим столом, капитан внимательно изучал галактические карты и звездные лоции вместе с братом-сержантом Локом. Лок командовал одним из трех отделений опустошителей третьей роты — Испепелителями. Ветеран Бадабской войны, он носил черно-желтые полосы на левом наколеннике в память о доспехах, в которых сражался во времена того конфликта. Лок был суровым и мрачным воином, за два столетия войны его выдержка приобрела крепость камня. Левую сторону его лица пересекал длинный шрам — ото лба, проходя между двумя платиновыми штифтами за выслугу лет, до подбородка. Этот шрам Лок заработал при высадке на боевую баржу Палачей «Клинок вечных мук» на Бадабе. Бионический глаз на другой половине заросшего седой щетиной лица был имплантирован гораздо раньше, после очищения Имгарла, когда Лок еще был простым боевым братом. Лок и тогда служил в третьей роте и был назначен в небольшой отряд в помощь второй роте, которую отправили в поход в полном составе. Он напоминал Дак'иру старого змея, чью шкуру, жесткую, словно дубленая кожа, изжевало разрушительное действие времени. Глядя на его угрюмое лицо, можно было подумать, что чувствует он себя так же.
Левую руку ветерана-сержанта охватывал силовой кулак. Лок положил громоздкое с виду, но смертоносное оружие на стол, обсуждая с капитаном какие-то вопросы оперативного характера. Какую операцию они собирались провернуть, Дак'ир не знал. Многие в ордене считали, что Лока уже пора отправить на повышение в первую роту, но мудрый Ту'Шан понимал, что тот как опытный сержант принесет больше пользы в третьей роте. По мнению Дак'ира, решение оказалось весьма прозорливым.
Лок взглянул на вошедшего Дак'ира и едва заметно кивнул.
— Сэр, вы вызывали меня, — склонив голову, произнес сержант.
Н'келн оторвался от своих планов, все еще погруженный в раздумья. Когда он выпрямился, открылось все великолепие его боевого облачения. С близкого расстояния доспех ручной работы смотрелся по-настоящему изысканно. Инкрустированный символическими изображениями драконов, отделанный полосками сверхплотного адамантия, которые опоясывали усиленную керамитовую броню, доспех представлял из себя настоящий шедевр. Явно бывший частью комплекта, на столе валялся горжет, который Н'келн отцепил, чтобы шее было свободнее. Рядом с горжетом покоился боевой шлем: традиционная седьмая модель, но более сглаженная, с клыкастой драконьей мордой вместо ротовой решетки. Мантия из саламандровой шкуры — завершающая деталь облачения — аккуратно висела на безликом манекене в углу.
