– Лет двадцать, – так же серьезно ответила Ингитора, посмеиваясь в душе. Поучиться чему-нибудь йомфру Хильде было бы не вредно, но едва ли стоило начинать с перевоплощения душ.
– Двадцать лет я не могу. Я же не могу оставить мою округу и моего брата Бергвида. Лучше ему не говорить про то, что дух нашей матери не мог… Он все равно не поймет. У него голова занята только местью. Какая ему разница? Все равно же во мне живет кто-то из наших предков, мать или не мать, какая разница?
Ингитора легко с ней согласилась: она вовсе не горела желанием просвещать Бергвида. Ей очень хотелось вообще больше никогда его не видеть.
Вечером снова затеяли пир, и Бергвид все-таки явился. Увидев Ингитору, он словно бы удивился, но потом вспомнил, кто она такая. Сейчас он казался спокойным, гораздо спокойнее, чем вчера: похоже, только запах свежей смерти воодушевлял его и вливал в жилы лихорадочную, горячечную мощь. Сейчас его глаза были темны и равнодушны, от вчерашнего безумного огонька не оставалось даже искры, но, если он смотрел на Ингитору, она ощущала его взгляд, как какой-то темный луч, обжигающий ее лицо.
Теперь она заметила женщину, сидевшую с ними за женским столом. Кроме них с Хильдой, тут находилась только фру Аудвейг, бывшая воспитательница хозяйки, рослая и дородная женщина с озабоченным круглым лицом, и эта, четвертая: миловидная, с рыжеватыми бровями и ресницами и розовым тонким румянцем на щеках. Одета она была в тяжелый плотный шелк с золотой вышивкой, явно уладской работы, судя по узорам, а на шее ее сверкало золотое ожерелье из тех, что сама Ингитора везла для выкупа за Эгвальда ярла – как видно, подарок Бергвида. Несмотря на такой почетный дар и богатый наряд, рыженькая держалась в стороне и вела себя очень тихо. И было заметно, что она ждет ребенка. Встречая взгляд Ингиторы, та смущалась и опускала глаза.
– Кто это? – тихо спросила Ингитора у йомфру Хильды, и хозяйка слегка сморщила нос:
– Это Одда. Рабыня моего брата Бергвида. Она досталась ему в наследство от его жены Хильдвины и жила у него в усадьбе Конунгагорд. А теперь она беременна, и он всюду стал возить ее с собой. Боится оставить свое сокровище!
– Хотя как раз теперь бы и не стоило, – вставила озабоченная фру Аудвейг.
– Он вроде даже говорит, что она теперь его жена, но это, конечно, того… – Хильда слегка покрутила растопыренными пальцами возле уха, не решаясь вслух назвать решение «Бергвида хёвдинга, моего брата» просто дурью. – Ты же понимаешь, что рабыня не может быть женой сына конунга! Но приходится мне ее терпеть! Не могу же я пойти против воли Бергвида хёвдинга, когда он мой гость. Хотя и ему не помешало бы побольше считаться с моей честью и не сажать со мной за стол кого попало! Его постель – это одно дело, там он волен делать что хочет и с кем хочет, хоть со своей Дагейдой, хотя она, я думаю, вообще не женщина! А мой стол – совсем другое дело, и я хочу, чтобы он выглядел достойно!
– А какого она происхождения? – спросила Ингитора и тут же испугалась, что этот вопрос может быть понят как намек на происхождение самой Хильды. Кстати, йомфру Вальборг и кюна Аста никогда не стали бы обсуждать подобных вещей во всеуслышанье, но бедняжка Хильда слишком привыкла быть всегда в обществе мужчин и слушать мужские разговоры.
– А никакого! – Та не заметила намека. – Рабское отродье. Хильдвина привезла ее в приданое, она тогда была совсем девчонкой. А потом Хильдвина сбежала от Бергвида, а с собой взяла не всех, у нее лошадей не хватило, Одду и еще кое-кого оставила. Она теперь замужем на Вигмаром Лисицей, хёвдингом Ярнеринга.
Одда, понимая, что разговор идет о ней, опустила глаза еще ниже и даже отвернулась: видно, стыдилась того, что ее, рабыню, посадили за стол как свободную, рядом с такими знатными женщинами.
– О чем вы там говорите? – крикнул Бергвид, заметив, что они обе переводят взгляды с него на Одду.
– Я объясняю йомфру Ингиторе, что ты, мой брат, мог бы получше думать о моей чести и не сажать за мой стол рабыню! – не смущаясь, ответила Хильда. – Ты мой гость, и я уважаю твою волю, но ты мог бы взять в толк, что здесь сидят за столом две знатные девушки и нам не к лицу есть из одного блюда с рабыней!
– Здесь две мои рабыни, а не одна! – сердито ответил Бергвид, и Ингитора похолодела от унижения, поняв, что он имеет в виду ее. – И за всяким столом, за которым я сижу, все будет так… – Тут он потерял ход мысли, потому что уже немало выпил, а умением говорить длинно он и в трезвом виде не отличался. – Все будет, как я хочу! – Эти слова он повторял в своей жизни так часто, что они всегда были у него наготове.
– И не знаю даже, кого ты имеешь в виду! – с деланным недоумением ответила йомфру Хильда. – Разве что меня – да, я рабыня моего родственного долга перед тобой, и из-за него я вечно терплю всякие беспорядки и неудобства! Сколько раз я просила и умоляла тебя не вступать в бой ни с кем перед Острым мысом, перед моим домом! Здесь «мирная земля», священное место, и тот, кто проливает здесь кровь, оскорбляет Фрейра, именем которого мы клялись соблюдать мир между хёвдингами! Но разве ты слушаешь меня? Не далее как вчера ты снова погубил корабль с людьми. И опять трупы будет выносить прибоем чуть ли не к самому порогу дома, и толпы мертвецов будут ходить здесь ночами, пугая людей! Мало нам четырех колдунов, которые…
– Замолчи! – крикнул Бергвид. – Я не терплю попреков! Не терплю ни от кого, не терплю от женщин! Все женщины только и знают, что упрекать! Вы все не умнее селедки!
– Но это еще не повод, чтобы равнять дочь твоей матери с рабыней! – Хильда подбородком показала на Одду, которая готова была спрятаться под стол от стыда, что из-за такого ничтожества, как она, великий герой Бергвид ссорится со своей знатной сестрой.
– Одда – моя жена, поскольку у нее будет мой ребенок! – надменно заявил Бергвид. – Я назову его Стюрмиром, в честь моего отца, и этот мальчик станет наконец конунгом квиттов, как того требует его род! И не упрекай меня в том, что я убил… Не тебе упрекать меня в этом, дочь моей матери! Все это я делаю для ее чести! Для ее торжества! Я дал клятву вымостить головами моих врагов всю дорогу до престола Хель! Все они – спутники моей матери! Всех их она возьмет с собой! У нее будут достойные проводы, как у жены конунга! Она не получила погребения, достойного… достойного жены и матери конунга… Ее могилу поливает дождь… там выросла трава… там нет даже надгробного камня, и… и я приказал поставить поминальный камень по ней на берегу озера Фрейра! Я хочу, чтобы ты сложила хвалебную песнь о ней, и я прикажу выбить ее рунами на камне! – Он протянул руку к Ингиторе, словно она могла прямо сейчас вложить туда требуемую песнь.
