Не имея скорости для проведения самоубийственного тарана традиционными способами, Вандред мог только схитрить.
Взрыв выброшенного и уничтоженного варп-ядра «Завета» полностью окутал его собственную корму. Ударная волна обрушилась на «Завет», разнеся на куски его заднюю половину и запустив уцелевшие останки корпуса вперед, будто умирающую акулу на гребне волны.
Флот Красных Корсаров развернулся, окружил, открыл огонь — все безрезультатно. «Завет крови» врезался прямо в «Небеса Бадаба», протаранив борт пытавшегося отвернуть крейсера и уничтожив оба корабля взрывом, который до основания сотряс флот Корсаров и полностью сломал их строй. Все остальные корабли пытались спастись, пока не произошел еще одного критический пробой ядра.
Единственными душами, которые услышали последние слова Вандреда, стали еще остававшиеся в живых сервиторы командной палубы «Завета», хотя не факт, что у этих несчастных вообще были души.
На оккулусе увеличивалось изображение «Небес Бадаба», и Вандред, наконец, поддался желанию, которое целый век терзало его каждую минуту каждого часа, каждую ночь каждого года. Все это время он бился лишь за то, чтобы просто существовать. И вот теперь он расслабился.
— Надеюсь, это больно, — произнес он и закрыл глаза.
Тело дернулось. Глаза вновь открылись.
Последними словами Возвышенного стал бессвязный крик, в котором не было ничего, кроме боли.
Существо обрело форму. Грубо говоря, это был один из Красных Корсаров.
Все четверо открыли огонь, наполнив комнату трескучим «крак-крак-крак» лазерного оружия. Все лучи хлестали по броне Корсара, опаляя ее, однако от этого было мало толку, только ливень горящих мух из каждой раны.
Оружие Пса издавало при каждом выстреле более гортанное и злобное «бум, клик-чак». Каждый заряд дробовика на мгновение рассеивал мух и вгонял картечь в мясистый керамит. От крови исходила вонь. Даже после целой жизни, проведенной на «Завете», даже после нескольких часов в одном помещении с трупом Эзмарельды — со смрадом крови существа ничего не могло сравниться. Марука стошнило, он продолжал палить вслепую.
Не испытывая проблем с движением по скользкой поверхности сырой палубы, Красный Корсар перешел на бег и дотянулся до бывшего станционного рабочего. Существо схватило Марука за лодыжку, оторвало от пола, и он завопил, вдыхая мух. Вися вниз головой, Марук продолжал стрелять сквозь насекомых. Все выстрелы безрезультатно уходили в броню.
— Не ты, — сказал Корсар. Он ударил Марука о стену, расколов ему голову, и отшвырнул обмякшее тело в бассейн с мерзкой жидкостью. — Не он.
Псу пришлось перезаряжать оружие. Забинтованные руки трудились удивительно эффективно, заряжая патрон за патроном, пока он пятился, стараясь не поскользнуться. Как только слуга с треском дослал патрон и поднял дробовик, Корсар прыгнул на него.
Пес не закричал, не забился и не наложил в штаны, как Марук. Он позволил существу поднять его и, оказавшись возле лица чудовища, скормил тому ствол дробовика.
Никаких вызывающих последних слов. Никаких издевок или отважного смеха. Пес стиснул зубы, пристально уставился незрячими глазами и вдавил спуск. Первый выстрел разнес клыки твари в пыль и превратил ее язык в фарш. Второй вынес содержимое пасти через заднюю стенку горла.
Третьего выстрела не последовало. Корсар с резким влажным хрустом вогнал свой кулак в грудь Пса и отшвырнул тело в сторону с гораздо большей злобой, чем Марука. Пес вообще не попал в воду, он перелетел через бассейн и врезался в дальнюю стену с хрустом, от которого заболели уши, а затем рухнул на палубу неподвижной бескостной грудой.
Септим стоял рядом с Октавией. Они стреляли вместе, почти безрезультатно.
— Твой глаз…
— Не сработает, — выдохнула она.
— Тогда беги.
Она остановилась, едва не дрожа, с застывшим в глазах вопросом.
— Беги, — снова прошептал он.
Красный Корсар рванулся к Септиму. Тот попятился, продолжая стрелять, а Октавия потянулась к запертой переборке. Та открылась, как только ее коснулись пальцы.
— С дороги! — Узас оттолкнул ее, опрокинув на спину, и метнул свой топор.
Он все еще чувствовал боль.
Стрельба причиняла ему немногим больше боли, чем царапины на коже, однако после выстрелов дробовика маленького ублюдка он зашатался, утратив возможность говорить и дрожа в непроходящей муке. Как и надлежало, это подпитало его злобу, но, Кровь Пантеона, это было еще и больно.
Топор с треском ударил ему в голову, причинив такую же резкую пульсирующую боль. Секунду он рычал, а потом осознал, что клинок все еще активирован. Застрявшие в черепе после удара зубья щелкнули раз, другой… и начали перемалывать.
Оказалось, что боль от разорванных в клочья горла и челюстей — ничто в сравнении с ощущение металлических зубьев, которые пожирают череп изнутри и измельчают мозг в пасту.
Существо взревело, хотя из остатков его лица не донеслось ни звука. Голова напоминала расколотую яичную скорлупу, а горло представляло собой кровоточащую мешанину истерзанного мяса и потеков крови. Озверевшая и разъяренная тварь отвернулась от Септима, преследуя наибольшую угрозу — того, кто причинил самую сильную боль. Чтобы добраться до Узаса, она помчалась вперед и свалилась в бассейн с водой. Атака превратилась в судорожную переправу.
Узас уже стрелял из болтера. Оружие грохотало и дергалось у него в руке, выплевывая в тело демона массореактивные заряды. Все они разрывались внутри торса без особого эффекта. Тихий и глухой стук безрезультатно взрывающихся болтов почти что обескураживал.
Ксарл стоял рядом с братом, держа наготове двуручный цепной клинок.
— Заканчивай, — сказал он.
— Оно хочет навигатора, — Узас перезарядил оружие и прицелился, чтобы снова открыть огонь. Ксарл ударил его бронированным локтем в лицевой щиток, и голова дернулась назад.
— Заканчивай, — снова прошипел второй Повелитель Ночи.
Узас потряс головой, чтобы придти в себя, переводя взгляд с Ксарла на приближающегося демона. Он схватил Октавию за горло и поволок ее безо всякого изящества и любезности, последовав за Ксарлом обратно в коридор.
У Калеба не осталось ничего, кроме ярости. Он выбрался из бассейна и метнулся в дверь…
Его ждали. Твари, на которых он охотился, и которые теперь собрались в большую стаю. Они присели на палубе, цеплялись за стены, висели на потолке — двадцать скошенных железных демонических масок. Из красных глаз каждой из них текли нарисованные багряные и серебристые слезы.
