— Эй, да у нас тут живая синекожая! — крикнул он невидимым товарищам. Оценивающе взглянув на лицевые импланты тау, гуэ’ла облизнулся.
— Да у тебя тут натурально шикарное барахлишко, сестра, — промурлыкал он, — а старина Калли, можно так сказать, коллекционер, понимаешь?
Затем гуэ’ла, в руке которого появился кинжал, протиснулся внутрь.
— Лежи смирно, подружка!
Но тут кто-то выдернул коллекционера обратно, — тот успел только удивленно вскрикнуть, — и перед Джи’каарой появилось новое лицо. Для неё все гуэ’ла выглядели одинаково, но этот обладал совершенно уникальными шрамами. Хотя с их встречи в Трясине прошло много ротаа, Разбитое Зеркало узнала его с пугающей ясностью.
— Ко’миз’ар, — прохрипела шас’вре. Сетка шрамов гуэ’ла исказилась, и женщина поняла, что он тоже её узнал. — Ко’миз’ар…
— Совпадений не бывает, верно? — тихо спросил старый знакомый. — А если и бывают, то работают они как-то совсем уж криво.
Джи’каара смотрела на него, не совсем улавливая смысл слов. Без лексического модуля её понимание языка гуэ’ла было в лучшем случае ограниченным.
— Комиссар! — позвал кто-то. — Все на борту, сэр. Можем отправляться!
Только тогда Разбитое Зеркало обратила внимание на нетерпеливый рокот двигатель челнока. До этого он казался шас’вре неважным, а покрытому шрамами человеку как будто казался неважным и сейчас. Он смотрел только на Джи’каару.
— Стоило убить меня, — сказал ей комиссар, — когда у тебя был шанс.
— Убить тебя… — прошептала женщина. Эту насмешку она поняла и попыталась дать достойный ответ. — Убью… тебя…
— Да. Думаю, ты одна из немногих, кому это, возможно, ещё по силам, — гуэ’ла помедлил, словно удивившись собственным словам. — Может быть, в следующий раз.
И он удалился.
Немного позже рокот челнока превратился в краткий, раскатистый грохот, а потом удалился и он, оставив Джи’каару наедине с её ненавистью.
День последний Челнок
Мы оставили Федру позади. Во время подъема на орбиту она цеплялась за челнок, словно отвергнутая любовница, пыталась остановить наше бегство на каждом этапе полета. Кажется, я с точностью ощутил, в какой момент мы вырвались из Её атмосферы и оказались в чистой пустоте космоса. Не знаю, что ждет нас на корабле Небесного Маршала, но, по крайней мере, нам не придется умирать в Её объятиях.
Бегство вышло загадочным, поскольку я не совсем понимаю, кто именно управляет кораблем. Перед отлетом казалось, что наш пилот погиб или исчез, но ведьма уверила меня, что он ждет в кабине вместе с Катлером. Судя по напряженным ноткам в её голосе, это была не совсем правда и не совсем ложь, а тема, которую мне не стоило вскрывать. По молчаливому уговору я остался в трюме, когда северянка и её телохранитель отправились в кабину. Вскоре после этого мы поднялись в воздух, и пока что этого достаточно.
Стыковка с «Реквиемом по добродетели» произойдет через час, но, если восстание Авеля подавлено, то долго мы не продержимся. Честно говоря, нас уже сложно назвать «противовесом» для сил безопасности Небесного Маршала. Во время прорыва через Диадему многие солдаты погибли, а выжившие измотаны.
Также уцелели трое зуавов, но они все шокированы гибелью своего лидера, кем бы он ни был на самом деле. Не знаю, кого оплакивают рыцари: капитана Мэйхена или пастыря, недавно принятого в отряд, но мне придется как-то поднять их боевой дух перед высадкой. Ещё остался этот «Серебряк», кавалерист-северянин — отличный всадник, но его «Часовой» не особо пригодится нам на борту корабля. Помимо этих четверых пилотов, у меня осталось шестьдесят три бойца, среди которых есть и хорошие солдаты, и мерзавцы вроде того, что пытался чем-то поживиться в «Кризисе». Единственный выживший офицер — лейтенант Худ, суровый ветеран, почти десять лет возглавлявший элитных «Пылающих орлов». Хорошо, что под рукой есть такой человек, даже если большинство его «Орлов» уже не полетят.
Надо написать ещё вот о чем. Разведчик по имени Валанс кое-что обнаружил в одной из цистерн…
Из дневника Айверсона
— Решил, что вы захотите это увидеть, комиссар, — произнес чернобородый мужик, — так что пошел прямо к вам.
«Слишком он здоровый для разведчика», — отстраненно подумал Хольт. Его разум тем временем пытался перекрыть дорогу картинам резни, которые поступали со стороны глаз. Геометрически точное расчленение тел внутри цистерны не поддавалось пониманию, но сильнее всего Айверсона обеспокоила не кошмарная сцена, а ощущение того, что где-то в глубине души он всё-таки понимает её смысл. Всего лишь тусклый проблеск интуитивного осознания, но комиссар не мог от него избавиться.
Я знаю, или, точнее, буду знать, в чем суть этого безумия.
— Ты поступил правильно, разведчик, — Хольт с размаху захлопнул люк цистерны. — Больше никому об этом ни слова, понятно?
— Как прикажете, сэр, — Валанс помялся с беспокойным видом. Айверсон видел, что этот человек редко чего-то боялся, но такое зрелище… Разведчик беспомощно развел руками. — Что здесь случилось, комиссар?
— Тау — порченые выродки, — ровным голосом ответил Хольт. — Их надменная манерность и всевозможные техноереси не должны вводить тебя в заблуждение.
— Вы говорите, что это сделали синекожие?
— А кто же ещё? — вместо утверждения у Айверсона невольно получился вопрос. Валанс кивнул, хотя слова комиссара его явно не убедили.
«Как и меня самого», — мрачно подумал Хольт.
— Это неправильно, — заявил о’Сейшин, который за все время их бесед с Катлером никогда не выражался настолько прямо. Сейчас посланник сидел в уголке и, съёжившись, дрожал в холодном, наэлектризованном воздухе кабины.
— Иногда из нескольких маленьких неправильностей получается одна здоровенная правильность, — протянул Энсор из кресла второго пилота. Полковник, страдавший от боли, побледнел и осунулся, но ему удалось временно остановить кровотечение из порченых ран. — Разве в твоем драгоценном тау’ва об этом не говорится, Си?
— Вы думаете, это «маленькая неправильность»? — прошипел чужак.
— Я думаю, что нам нужно управлять этой Императором забытой развалюхой! — огрызнулся Катлер, с которого разом слетела напускная удаль. — А теперь заткнись и не мешай леди работать.
Сам Энсор ни на мгновение не верил собственному бахвальству. Глядя на сидевшую рядом женщину, он понимал, что творится «Очень Большая Неправильность», да ещё с хвостиком. Руки Скъёлдис уверенно, мастерски порхали над пультом управления, но глаза под чадрой принадлежали другому. В разуме женщины пребывал Гвидо Ортега, и мертвый пилот управлял челноком, пока ведьма блокировала его воспоминания о недавней гибели. Блуждающий взгляд зеленых глаз северянки наблюдал за движениями её тела из глазниц отрубленной головы верзантца, которую, словно жуткий тотем, водрузили на приборную панель.
